одной стороне был выбит профиль, а на другой буквы: «Имперiалъ. Десять рублей золотомъ. 1896».

Люба осторожно извлекла монеты из осколков. Жёлтые кругляши приятно тяжелили ладонь. Подумав немного, она взяла телефон и сфотографировала монеты с двух сторон. Потом задумчиво посмотрела на изувеченный шифоньер, на трюмо и сервант. Усмехнулась:

— Старьё, говоришь…

Люба спрятала монеты в шкатулку, впихнула её в ящик серванта и закрыла на ключ. Потом суетливо осмотрелась и сунула ключ в хрустальную сахарницу. «Обойдется соседка». Люба взяла телефон. Ей овладело непривычное чувство уверенности.

— Привет, Костик, — быстро проговорила она, боясь, что решимость исчезнет. — Нужна твоя помощь!

— Здравствуй, Люба! — Костя не скрывал радости. — Здорово, что ты позвонила! Что-то случилось?

— Ты в монетах старинных разбираешся? — Люба волновалась. Гнев на сестру еще не прошёл.

Костик стал подробно и нудно рассказывать о типе чеканки, датах и прочих, непонятных деталях.

— Это могут быть очень дорогие экземпляры, Люба. Необходима осторожность, — закончил он, — Если нужно, я могу посмотреть и проконсультировать владельца.

Ей вдруг понравилась его мягкость и ненавязчивость, которая уже не казалась нерешительностью. Люба с теплом в голосе спросила:

— Как у тебя дела? Как поживаешь?

— Всё по-старому. Тебя жду!

Люба почувствовала, как Костик улыбнулся. Они ещё немного поболтали о пустяках, и Люба положила трубку. Пора было наводить порядок. Она смела в урну осколки, прикрыла дверцу шифоньера, завесив палантином место, где было зеркало.

Если Костя прав, то теперь у неё на руках серьезная сумма. Интересно, как монеты оказались в тайнике и знала ли тётка о них? А может быть, золотые десятки засунули в дверцу ещё до её рождения? От вопросов разболелась голова, и Любаша задремала.

Разбудил её звонок телефона. Это была Вера.

— Слушай, Люб, прости меня, — голос сестры был тихим, — Я всё тебе верну. Обязательно.

Люба слушала, не зная, что ответить. Первый раз в жизни Вера просила прощения. А сестра всхлипнула протяжно и, глубоко вздохнув, произнесла:

— Вадик ушел. У нас уже давно всё плохо, я просто притворялась. А сегодня помогла собрать вещи. Ну и фиг с ним, Ну что ты молчишь?! Давай, скажи, что я гадина последняя! — закричала сестра и разревелась.

— Я просто не знаю, что нужно говорить, — растерялась Люба. Вера тяжело молчала и давилась слезами. Потом отдышалась и произнесла:

— А я знаю. Прости меня, пожалуйста.