жесткая спинка, круглые валики по бокам, обойные гвозди с большими декоративными шляпками… — в общем, такой же раритет, как и вся обстановка. Кстати сказать, стены тоже были обиты тканью. Именно обиты, такими же точно гвоздиками, что и диван. Но ведь стены уже сто лет, как оклеивают обоями! Ну, пусть не сто, пусть восемьдесят, но все равно — ткань для этого не используют очень давно.

Ковров, которые, по моему мнению, должны были бы гармонировать со всем расставленным по комнате разномастным антиквариатом, не наблюдалось ни на стенах, ни на полу. Сам пол был настлан из широких, мощных даже на вид строганых досок, выкрашенных кирпичного цвета масляной краской. В целом, обстановка небогатая, но добротная. И пыли-грязи нет, значит, здесь регулярно убирают. Зато на полу, в изголовье дивана, обнаружился кожаный шлем с наушниками, видимо, машинально сброшенный накануне. Такие в старых фильмах надевали летчики. Рядом со шлемом лежала престранная конструкция: к кожаной полумаске с шелковым подкладом были приклепаны невысокие латунные стаканчики, в которые, в свою очередь, были вставлены стекла. Так вот они какие гогглы! Я видел похожие в случайно посмотренной японской анимешке, а вот в жизни — ни разу. Мне попадались в руки летные очки еще военных времен. Так вот: с этими гогглами — ничего общего. Стекла в очках растрескались от удара и хорошо еще, что осколки не попали в глаз. Рядом со шлемом и очками валялись те самые толстые перчатки с раструбами. Из глубин памяти выплыло древнее словечко: краги.

Повторный наружный осмотр стола, графина и шкафов новой информации не дал. А вот над столом на вделанном в потолок подвесе под полувыцветшим абажуром зеленого шелка обнаружилась электрическая лампочка. Вполне классическая стеклянная колба со спиралью внутри, подвешенной на тоненьких проволочках. Идущих к лампе проводов я не обнаружил, а выключатель нашелся на абажуре: свисающий с него тонкий шнурок с металлическим блестящим шариком на конце. Я дернул за шнурок, что-то щелкнуло, и зажегся свет. Еще раз дернул — лампочка погасла. Тоже ведь та еще древность! Такой выключатель, помнится, был у бабушкиного торшера, и вместе с торшером был торжественно выброшен на свалку тыщу лет назад.

На вешалке у единственной двери висела кожаная куртка, почти такая же, как и у вчерашнего парня. Ещё на вешалке были долгополый пиджак и длинный плащ. И, что меня убило наповал, круглая шляпа-котелок. Офигеть!

На полу под вешалкой стояли сапоги и две пары лаковых ботинок со щегольски вытянутыми носами. Одни — черные, другие — темно-коричневые. И ботинки, и сапоги были до блеска начищены опытной рукой. И опять шок: ботинки, довольно высокие, не имели никаких застежек или резинок. В прорези были вставлены шнурки, и эти шнурки надо было завязывать! Я не завязывал шнурков уже, наверное, лет десять, если не больше. Смогу ли — еще вопрос.

Один угол комнаты рядом с дверью был отгорожен ширмой. Я подошел и проверил: за ширмой стоял умывальник, один из тех, что были воспеты в сказке Чуковского. Этакий монстр на коротеньких ножках, со свисающим из резервуара с водой металлическим стержнем-запором. Чтобы побежала вода, на него надо надавить снизу. Грязная вода стекала из латунной раковины в ведро, стоявшее внизу, в недрах сооружения. Архаика, но рабочая.

В шкафчике, висевшем здесь же на стене, лежало все необходимое для личной гигиены: мыло, зубная щетка, бритва и прочее. На крючке чуть ниже обнаружилось и полотенце. Вот только бритва была опасной, в деревянном футляре с вытисненной надписью «Архиповъ и сыновья», и к ней прилагались керамическая чашка, помазок и ремень с абразивом для правки. Вместо тюбика зубной пасты в шкафчике стояла жестяная баночка зубного же порошка, да и зубная щетка была в виде лакированной деревянной палочки со вставленной в нее щетиной, кажется, натуральной. Полотенце же было просто прямоугольным куском подрубленного с краев полотна с вышитым по узким сторонам орнаментом.

Сказать, что все увиденное меня озадачило, было бы сильным преуменьшением. Мне даже на секунду показалось, что я просто тихо схожу с ума. Уж больно все было… несовременным. Но при этом все окружавшие меня предметы подходили один к другому, сочетались друг с другом и безусловно гармонировали, ни на йоту не выбиваясь из общей картины. Логично было бы предположить, что из этой картины выбиваюсь я сам. К моему счастью, здесь же, в умывальном углу, присутствовало небольшое зеркало, в которое я тут же и уставился.

В зеркале отразилось однозначно моё, привычное, до последней черточки знакомое лицо. Серые глаза, прямой нос, высокий лоб, резко очерченные скулы, твердый подбородок с небольшой ямочкой — девушкам нравилось. Некоторые даже всерьез называли мою физиономию «аристократической». Вкупе с легкой небритостью выходил этакий мужественно-романтический вид. В общем, в отражении все было в порядке за одним небольшим исключением: на голове напрочь отсутствовал привычный ёжик коротких темно-русых волос. Вместо этого имелась не слишком ухоженная шевелюра средней длины, в настоящий момент пребывающая в полнейшем беспорядке. Помимо непонятно откуда взявшейся прически, которая никак не могла бы появиться даже за неделю, на верхней губе нашлись тонкие ухоженные усики, на концах чуть подкрученные вверх. Вот это-то меня и доконало. Не допотопный интерьер комнаты, и не доисторические очки, и даже не повозки, лишь отдаленно напоминающие автомобили, а именно вот это усато-лохматое недоразумение.

Хорошо, что диван был неподалеку. В обморок падать я, конечно, не собирался, но коленки, надо признаться, изрядно ослабели. Снова начала подступать паника, и я понял: если сейчас не справлюсь с собой, меня ждет, как минимум, психушка, а то и что похуже. Я вернулся к дивану, плюхнулся на пронзительно скрипнувшее пружинами сиденье и какое-то время просто переваривал увиденное. Прежде, чем решиться хоть на какое-то действие, нужно было смириться со внезапно окружившей меня новой реальностью, принять её и уложить в голове все обнаруженные факты.

Во-первых, вчера был финальный этап ралли. И из-за этих гребаных французов мы с Серегой очень нехорошо влетели. Если честно, я в полете даже успел с жизнью попрощаться. Во-вторых, когда я очнулся, на мне были вот эти разбитые очки, наверняка надетые поверх шлема, и краги. И привезли меня домой не куда-то там, а именно сюда, к мадам Грижецкой. В бедноватую, надо сказать, комнатушку. В-третьих, у меня появилась шевелюра и усы, причем меня все узнают, а я не знаю ровным счетом никого.

Я потрогал усики, провел рукой по спутанным волосам, поднял с пола и ощупал разбитые очки и снова принялся рассуждать. Я — это я. Тело