Ринтаро снова поправил оправу очков. Он изо всех сил пытался уяснить смысл происходящего, но логика ускользала от него. Он решительно ничего не понимал.

— Суть всегда сложно понять, — заметил кот, словно прочитав мысли Ринтаро. — Большинство людей не видят очевидных истин. Они видят только то, что у них под носом. И вообще: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь».

— Потрясающе! — воскликнул Ринтаро. — «Маленький принц»! Никогда не думал, что коты цитируют Сент-Экзюпери.

— Тебе же нравится Сент-Экзюпери?

— Это один из моих самых любимых писателей! — Ринтаро показал на ближайшую полку с книгами. — Но я считаю, что «Ночной полёт» — это лучшая его книга, хотя «Южный почтовый» тоже захватывает.

— Отлично! — усмехнулся кот.

Ринтаро вдруг охватила ностальгическая грусть. Кот чем-то напоминал ему дедушку, хотя дедушка не был таким разговорчивым.

— Так ты мне поможешь?

Ринтаро пожал плечами:

— Я могу отказаться?

— Можешь, — ответил кот, — но я буду очень разочарован.

Ринтаро скривил рот. Этот кот сваливается на его голову просто из ниоткуда, просит о помощи — и ещё заявляет, что отказ его сильно разочарует… Всё это выходит за рамки разумного, но всё же в этом коте есть нечто такое… что трогает душу. Наверное, в самом деле он чем-то похож на дедушку.

— Что я должен делать?

— Следуй за мной.

— Куда?

— Пошли!

Кот стремительно развернулся и, бесшумно ступая, направился не к входной двери, а во тьму, сгущавшуюся в конце прохода между книжными стеллажами. Ринтаро неуверенно двинулся следом. Но у него тотчас же закружилась голова.

Длинный узкий проход между стеллажами в «Книжной лавке Нацуки» упирался в стену — ведь это был крошечный книжный магазинчик, в котором продавались старые книги. Собственно, проход должен был упираться в стену, сейчас же стены там не было, и проход стал поистине бесконечным. Зажатый между высокими, набитыми книгами стеллажами, он всё тянулся и тянулся вперёд, на потолке горели бесчисленные старомодные лампы, уходя куда-то вдаль, в невидимый конец коридора. Пока они шли, Ринтаро заметил на полках незнакомые книги, которых он прежде не видел. Многие были совсем диковинные, не похожие на современные, среди них попадались уже пожелтевшие от времени японские свитки, а также рукописные и ксилографические книги. Встречались даже роскошные фолианты в кожаных переплётах с золотым тиснением. Потрясённый этим великолепием, Ринтаро пробормотал что-то нечленораздельное.

Кот обернулся.

— Что, страшно? Если хочешь сбежать, то лучше сделать это сейчас.

— Нет, я просто удивлён… И когда это дед успел приобрести все эти книги? — Ринтаро поёжился, посмотрев на темнеющий далеко вдали конец прохода, затем перевёл взгляд на кота, путавшегося у него под ногами. — Раз у нас столько книг, я бы пожил здесь ещё немножко. Пожалуй, попрошу тётушку отложить переезд.

— Да… с чувством юмора у тебя не очень, хотя мыслишь ты верно. На свете много бессмысленностей, абсурда… выжить в этом мире боли и страданий помогает не логика и даже не сила. А юмор.

Выдав эту тираду с глубокомысленным пафосом древнего философа, кот снова тихо двинулся вперёд по проходу.

— Не отставай, хозяин.

Ринтаро послушно поплёлся вслед за котом.

Теперь на стеллажах стояли сплошь незнакомые книги — толстые и солидные.

Ринтаро с котом брели по подсвечиваемому каким-то мертвенным, голубоватым свечением проходу. Неожиданно всё вокруг озарилось ярким светом. Ринтаро огляделся. В небе висело солнце, под ветерком раскачивались деревья.

Когда белое свечение совсем погасло, глазам Ринтаро предстал идиллический пейзаж. Под ногами была дорожка, вымощенная каменными плитками, над головой на ветру колыхались ветви шёлковых акаций. Камни дорожки весело искрились под солнцем. Через листву пробивались солнечные лучи. А за ними… Ринтаро даже прищурился, чтобы получше рассмотреть окрестности.

— Что это? Ворота?

Прямо перед ним виднелась двускатная крыша ворот-якуимон.[6] Крышу покрывала великолепная черепица. К воротам вела небольшая лестница в несколько ступенек. Огромные деревянные двери были отполированы до блеска. Почему-то всё это великолепие действовало угнетающе.

На дверной табличке не было имени. Вспышки солнца, пробивавшиеся сквозь листву, мерцали ослепительными бликами и были похожи на танцующие капли воды. В обе стороны от якуимон тянулась безупречно крепкая, бесконечно длинная жёлто-коричневая стена. Перед входом — каменные плиты, ни единого опавшего листочка не оскверняло их идеальную чистоту. Вокруг ни души.

— Ну вот мы и прибыли! — сказал кот. — Нам сюда.

— Так это здесь находятся книги?

— Здесь их держат в неволе. В тюрьме.

Ринтаро ещё раз обвёл взглядом великолепные ворота и густые кроны шёлковых акаций. Их мощные ветви были усыпаны пушистыми цветами. Сейчас ведь декабрь, очень странно, что акация цветёт в декабре… Однако всё, что происходило с Ринтаро в последнее время, тоже попахивало безумием. Если воспринимать действительность в этом ракурсе, вряд ли стоит зацикливаться на цветах акации, а значит, остаётся принять всё как есть.

— Какой огромный дом! Одни ворота размером с наш магазин!

— Да ладно тебе. Это только видимость. За этими воротами — сплошное ничтожество и убожество, такое нередко случается в мире.

— Ну, не скажи… у нас очень неказистый дом, так что я лично не отказался хотя бы от ворот…

— Хватит ныть, сейчас не время… Если мы не освободим книги, то навсегда застрянем в этом Лабиринте.

От такого известия Ринтаро онемел.

— Но ты ничего мне про это не говорил!

— Если б сказал, ты навряд ли пошёл бы со мной. Иногда неведение предпочтительнее.

— Но это нечестно!

— Нечестно? Ты сидел в своей лавке с таким разнесчастным видом, что я решил: тебе нечего терять! — нагло заявил кот.

Ринтаро чуть не задохнулся от возмущения. Он уставился в голубое небо, пытаясь найти приличествующие случаю слова.

— Я никогда не издеваюсь над животными… — Он поправил очки. — Но сейчас мне хочется взять тебя за шкирку и задать хорошую трёпку!

— Великолепно! — хладнокровно заметил кот и стал подниматься по лестнице. — Какой боевой дух! Ты просто в прекрасной форме.

Он успел уже добраться до ворот, когда Ринтаро очнулся и поспешил следом.