Ждать пришлось недолго. Дверь кабинета распахнулась, и в комнату ворвался визитер.

Природа мало оставила Черчиллю от его родовитых предков. Сэр Уинстон был начисто лишен аристократической утонченности. Лицом и фигурой он больше напоминал сельского булочника или собирателя репы и сельдерея откуда-нибудь из Линкольншира, нежели британского джентльмена и офицера, родившегося в Бленхеймском дворце. Мясистые щеки и крупный пуговичный нос выдавали в нем внука янки-коммерсанта. Разбогатевший предок по материнской линии так и не сумел ни прикупить на свои капиталы хоть толику вкуса, ни передать его по наследству. Бывший министр внутренних дел и военно-морской министр Великой Британии был одет в кичливый костюм карандашной полоски, на пальце имел массивный золотой перстень, а в галстуке — серебряную булавку с кроваво-темным рубином.

— Сэр Уинсли! — расплылся в улыбке Черчилль и распахнул объятия добродушного булочника. Только глаза — серые и холодные, как штыки, — выдавали в нем затаившегося опасного хищника. — Как я рад вас видеть!

— Взаимно, — Уинсли, не вставая, протянул руку.

Черчилль на секунду замешкался, но все же сжал ее пухлой ладонью.

— У ворот мне так не показалось, — хохотнул Черчилль, и два серых клинка нацелились в лицо сэра Уинсли.

— Настали тревожные времена, — пожал плечами Артур. — На дорогах полно проходимцев, — медленно произнес он и улыбнулся одними уголками губ. Стальной взгляд магистра ордена Рубиновой Розы и Золотого Креста играючи отбил штыковую атаку. — Сразу и не разберешь, кто есть кто.

— Да-да, — закивал Черчилль в нерешительности. Ему до сих пор не предложили присесть.

Сэр Уинсли насладился зрелищем и великодушно указал рукой на свободное кресло. Жест вышел слегка театральным.

— До меня дошли слухи… — Артур внимательно разглядывал гостя. Тот явно чувствовал себя не в своей тарелке. Сидя напротив Уинсли, он то сплетал короткие пальцы на объемном животе, то клал ладони на подлокотник кресла. Теребил серебряную цепочку, один конец которой крепился к пуговице, а второй уходил в карман жилета. Уинсли напрягся и пристально посмотрел в глаза Черчиллю. Они оба были одного цвета. — Будто бы ирландцы собираются и дальше праздновать свою бунтарскую Пасху. Говорят, они не угомонятся даже после казни Роджера Кейсмента, но мне кажется, все это лживые домыслы.

— По свету ходит чудовищное количество лживых домыслов, — Черчилль перебирал цепочку, — а самое страшное, что половина из них — чистая правда. У этих босяков теперь есть своя армия, а армии создаются для войны.

— Вы уверены?

— Более чем, — кивнул Черчилль и сложил руки на животе. — Одноногий К. редко ошибается в таких вопросах.

Директор Британской секретной службы капитан Джордж Мэнсфилд Смит-Камминг имел обыкновение подписывать документы витиеватой «К», за что и получил созвучное прозвище. Черчилль был прав — если Камминг о чем и говорил, то делал это наверняка, будучи лишь абсолютно убежден.

— Значит, партизанщина, — протянул Уинсли.

Они помолчали.

— Не желаете выпить? — Уинсли повел рукой. Подле камина на круглом столике с гнутыми ножками возвышался рифленый графин.

Черчилль едва уловимо поджал губы, но лицо его тут же разгладилось.

— Вам налить? — Он снял пробку и наполнил виски один из стаканов.

— Я не пью до обеда, — покачал головой Уинсли. — Возраст, знаете ли.

— Может, тогда сигару? — Черчилль выудил из кармана портсигар. — Мне только что прислали с Кубы ящик «Ромео и Джульетты».

— Благодарю покорно. — Уинсли следил, как Черчилль медленно тянет из кармашка жилета цепочку. — Я уже выкурил утреннюю трубку.

— Ну, как вам будет угодно, — пожал плечами незваный гость. В его пальцах оказался брелок — миниатюрный серебряный кинжал. Черчилль окунул в виски кончик сигары, проткнул его острием и сунул сигару в зубы. — Вы не представляете, от чего отказываетесь.

Он чиркнул спичкой и сделал пару глубоких затяжек. Толстый конец сигары сразу вспыхнул угольком.

Дверь кабинета отворилась. На пороге возник Хоуп.

— Чай, сэр, — старик поставил поднос на стол и, оттопырив локоть, придержал крышку чайника. — Сэр Уинстон? — Питер вопросительно взглянул на Черчилля. Носик чайника замер у второй, еще не наполненной чашки.

— Сэр Уинстон уже определился с напитком, — улыбнулся Артур, поднося к губам тонкий фарфор. Черчилль вновь отсалютовал стаканом и пригубил виски.

— Вы обронили пепел, сэр, — важно протянул Хоуп и ловким движением стряхнул салфеткой серые хлопья со стола на ладонь. — Что-нибудь еще? Может быть, принести пепельницу, сэр? — Дворецкий вопросительно посмотрел на Уинсли.

Черчилль окинул кабинет взглядом и полез во внутренний карман пиджака.

— Не стоит беспокойства, — пробурчал он, вынимая на свет серебряную ракушку размером чуть больше брегета. Лишние уши, а уж тем более уши прислуги, при столь неприятном разговоре ему были явно ни к чему. — У меня есть своя.

— Ступай, Питер, — с досадой произнес Уинсли. Чай был очень кстати, но старик появился не вовремя.

Дворецкий важно кивнул, подхватил поднос и чинно направился к выходу.

В ожидании, пока за Хоупом закроется дверь, Черчилль задумчиво жевал погасшую сигару.

— Вы читали сегодняшнюю прессу? — Уинсли постучал длинным пальцем по номеру «Дейли телеграф». Ноготь оставил след под заголовком «Крейсер “Хемпшир” был подорван немецкой подлодкой!». — Какая нелепая случайность, и какая великая скорбь, — трагично добавил он.

Черчилль опустил сигару в пепельницу и раскурил новую.

— Признаться по чести, сэр Уинсли, я скорблю меньше многих.

Ноздри Артура едва заметно раздулись:

— Вот как? Вы затаили злобу на бедного Горация?

— Не буду скрывать, я не питал большой любви к фельдмаршалу, — Черчилль отхлебнул виски, — но дело не в этом.

Сэр Уинсли склонил голову набок и прищурился. Сейчас были уместны сразу два вопроса, но он решил выстрелить из крупного калибра:

— Раз уж у нас зашел такой откровенный разговор, сэр Уинстон, вы случайно не знаете, отчего его величество отправил покойного лорда Китченера к русскому царю тотчас после Ютландского сражения?

— Ну отчего же, — демонстративно стряхнул пепел в свою серебряную ракушку Черчилль. — Я тоже неплохо осведомлен в некоторых вопросах.

Уинсли понял — теперь придется переходить к делам. Но решил все-таки дожать:

— Это как-то связано с прорывом русских на Юго-Западном фронте? Под командованием этого генерала, — Уинсли пощелкал пальцами, — Брю… Брюсс…

— Брусилов, — подсказал Черчилль. — Отчасти. Дело в том, что незадолго до сражения у Ютланда русский император предложил объединить Гранд Флит со своим Балтийским флотом на время проведения операции. С такой мощной эскадрой мы навсегда бы избавились от бошей на море. А добавьте сюда Луцкий прорыв русских, и Германия с Австрией уже не поднялись бы с колен. Но сэр Китченер, упокой Господи его душу, самонадеянно отговорил его величество. После нашей неоднозначной победы в Северном море король отправил фельдмаршала исправлять ошибку. Хвала Создателю, что случайная немецкая мина избавила нас еще от одной, на мой взгляд, намного большей ошибки. Русский медведь способен восхищаться только силой, и нет ничего, к чему бы он питал меньше уважения, чем к военной слабости. К этому лету Россия, которая почти полтора года воевала практически безоружной, сумела выставить в поле — организовать, вооружить, снабдить, — Черчилль поднял руку и многозначительно потряс сигарой, — шестьдесят армейских корпусов вместо тридцати пяти, с которыми она начала войну. Шутка ли? Приняв предложение императора Николая, Британия имела бы возможность в начале этого месяца закончить войну, а теперь русские могут сделать это и без нас!