А позвонит — тогда что? Успокоюсь. Займусь своими делами. Забуду. Хоть на время, но забуду.

А так — нет.

Вот она и не звонит.

Когда женщина говорит:

— Я считаю, что любовь — это то-то…

Например: любовь — это нежность.

Вот когда она так говорит, она убеждена, что эту нежность должен мужчина проявлять по отношению к ней. Ей и в голову не приходит, что мужчина тоже нуждается в нежности.

Трудно, что ли, позвонить?

Или написать просто: скучаю…

Трудно, что ли?

Когда я влюбился в Ольгу, я был счастлив. Я был счастлив абсолютно.

Помню, я шел из школы домой и думал, что если, например, у тебя двойка, но ты влюблен, то ты счастлив и радостен. А если у тебя пятерка, но девушки у тебя нет, то ты несчастлив и печален. Значит, настроение, и, в конечном итоге, жизнь зависит не от работы, а от любви.

Тогда я очень обрадовался этой мысли. Мне казалось, что она делает жизнь яркой и солнечной. И понятной, что самое главное. Ведь главная проблема юности — неясность окружающей жизни.

В юности жизни очень много. И она неясная очень. С ориентирами проблемы и с фундаментом.

А тут — раз! — понятно все: любовь — главное. Здорово, хоть и сердито.

Я тогда еще не понимал, до какой степени сердито.

Но когда Ольга сказала мне: «Я не понимаю, что такое любовь. Я понимаю, когда с человеком плохо или хорошо. С тобой мне плохо», — луч погас как-то сразу.

Потому что никакой это не луч был, а так — иллюзия. Ясная жизнь — и что хорошего? Ясность — она ведь тоже может быть отвратительной.

Любовь в жизни главное? О’кей. Только понимаешь ли ты, что это означает? Несвободу — вот что.

Ты либо влюблен, либо свободен.

Жизнь — это бесконечный выбор зависимостей, который мы делаем сами.

От чего предпочитаете зависеть, сэр?

От карьеры, от денег, от славы? От родителей? От начальства?

Это все в твоих руках. Мы сами строим ту реальность, в которой живем, и значит, сами за нее отвечаем.

Хорошо тому, кто зависит, скажем, от карьеры или от денег. Строй. Зарабатывай. Вперед, родной!

А если от любви?

Ведь не ты ее находишь, а она тебя. Хочет, сука, находит, а не хочет…

А ты несвободен.

А она не находит.

И что тогда?

И что с твоим настроением, с твоей жизнью?

Поняв, что у меня больше нет девушки, и возненавидев имя «Ольга» на всю жизнь, я поплелся домой.

На столе, на белой скатерти, стояла белая бутылка кефира.

Пустой стол. Скатерть. Бутылка кефира. Все белое.

«Я так же одинок, как эта бутылка кефира на столе», — подумал я. Мне было шестнадцать лет, и я совершенно не понимал анекдотичности сравнения.

Мне было шестнадцать лет — хороший возраст, чтобы осознать и не забыть: если рядом с тобой нет женщины, рядом с тобой нет никого. Ты живешь в пустоте.

Я совершенно точно знал, что такую, как Ольга, я не встречу больше никогда. Я вспоминал ее грудь и понимал, что такой груди больше не будет в моей жизни, это единственная на свете грудь, и я ее упустил.

Я надавил на зеленую, из мягкого металла сделанную, «шапочку» на горлышке бутылки; «шапочка» снялась. Я закрыл горлышко ладонью и взболтал. Потом выпил теплого мерзкого напитка.

Неполная бутылка уже не казалась величественной.

Мне хотелось нарушить метафору одиночества. Мне казалось, что это поможет моей жизни.

Мне было шестнадцать лет, и я тогда еще не знал: забыть женщину можно только с помощью другой женщины. Они так и будут вытеснять из моей души друг друга, чтобы в душе осталась пустота.

Но тогда я еще всего этого не знал.

Результатом всякой первой любви бывает ощущение окончательного конца жизни.

Пожалуй, никогда я не испытывал ощущения такого окончательного тупика, как в тот вечер, попивая невкусный теплый кефир в надежде поломать метафору, а значит, жизнь.

Меня предавали. Я предавал. Меня бросали. Я бросал.

Женщины рожали от меня детей, и мы расставались.

Женщины не рожали от меня детей, и мы расставались все равно.

Мы расставались естественно и трагически; глупо и умно; навсегда и на время…

Но никогда — никогда! — в жизни не было у меня больше ощущения такого безнадежного и бессмысленного существования, как в тот вечер.

Вот ведь Бог — Он все правильно делает. Он всегда все делает правильно. Он дает человеку трагическую первую любовь. И ты проживаешь в ней сразу ровно то, что будешь проживать потом.

Восторг, спокойствие и уверенность, трагедия потери… Такие вот этапы.

Дальше все будет именно так: восторг, спокойствие и уверенность, трагедия потери.

Восторг, спокойствие и уверенность, трагедия потери… Восторг, спокойствие и уверенность…

И так — до бесконечности.

Только в первый раз все более обостренно. Опыт, конечно, облегчает существование, но лишает открытий…

Господь как бы говорит: оно тебе надо, дорогой? Вот так вот будет всю жизнь. Подумай: отличная оценка важнее любви, разве нет? Научись получать пятерки — сделаешь карьеру. Сделаешь карьеру — будут деньги. Будут деньги — появятся возможности. Появятся возможности — возникнет свобода.

Это понятная логика. Очевидная.

А с любовью — что?

Восторг, спокойствие и уверенность, трагедия потери… Восторг, спокойствие и уверенность, трагедия потери… И так всю жизнь?

Оно тебе надо, дорогой?

Бог дает нам несчастье первой любви, чтобы мы успокоились. А мы чего?

А мы не слушаем Бога. Молимся. Просим о чем-то своем, нам необходимом. Но не слушаем. Ни в любви. Ни в чем другом.

Гордыня…

Я все понимаю. Я слышу Бога. Но сейчас будет не так. По-другому все будет. Это не грабли. Это новый путь. Сейчас будет не так, как раньше. Потому что есть логика, но ведь есть и чудо.

На что надеяться в любви, как не на чудо, если она сама и есть чудо?

Первый раз надеешься на чудо. Грабли.

Успокойся!

Нет. Еще раз надеешься на чудо. Грабли.

И опять. И снова.

И так — до седых волос. Или — до лысины, как в моем случае.

Почему-то очень долго я не выливал остатки кефира. Я ненавидел Ольгу. И мечтал, чтобы она мне позвонила. Мне казалось, что эта треклятая бутылка соединяет нас.