Он любил ее смех – свежий, естественный и, казалось, исходящий из самой глубины ее души. Точно так же, из глубины, шла и ее боль, когда она о чем-то тревожилась. Чувства у этой женщины никогда не были наигранными или вымученными. Она была самым искренним человеком, которого он знал.

– Возможно. Я буду спать, как медведь, – сказал он, глядя на бегущие по серой воде волны. Его вновь начало медленно и угрожающе наполнять чувство отчаяния.

«Мне надо уйти с этого места, – подумал он. – От воспоминаний. И от этой большой счастливой семьи с коробками пиццы, с их смехом и беспечностью».

– Я еще где-нибудь перекушу, – сказал он вслух.

– Где-нибудь? Ты ведь наверняка пойдешь к Надин и Анри?

– Это хорошая идея. Вкусная пицца, приготовленная Анри, была бы сейчас очень кстати.

– Ты еще позвонишь?

– Когда окажусь в доме, – пообещал он. – Я позвоню тебе перед тем, как пойду спать. Хорошо?

– Хорошо. Я буду рада. – Он мог почувствовать улыбку Лауры через телефон даже на расстоянии в тысячу километров. – Я люблю тебя, – тихо сказала она.

– Я тоже тебя люблю.

Закончив разговор, он положил свой мобильник на пассажирское сиденье рядом с собой. Семейство с пиццами здорово шумело – даже через закрытые окна автомобиля долетали обрывки их разговоров и смех. Он вновь завел машину и медленно покатился прочь с автостоянки.

Начало быстро смеркаться, но ждать дальше не было смысла: заката солнца над морем уже точно не будет.

2

Когда в четверть одиннадцатого от Петера все еще не было звонка, Лаура, поколебавшись какое-то время, сама набрала номер его мобильника. Он мог реагировать с большим раздражением, если она не придерживалась договоренности, – а в данном случае была договоренность, что именно он позвонит ей во второй раз. Однако ей было немного неспокойно, и она не могла представить себе, чтобы он так долго ужинал.

Четыре часа назад его голос был очень уставшим и разбитым: она редко заставала его в таком состоянии.

Петер не отвечал, а после шестого гудка включился его автоответчик: «Оставьте, пожалуйста, свое сообщение, я перезвоню вам позже…»

Ей так хотелось сказать ему что-нибудь, сообщить ему о своем беспокойстве, своей любви, своей тоске, но она не стала делать этого, чтобы он не чувствовал себя так, будто она на него давит. Может быть, он заговорился с Надин и Анри и не услышал свой мобильник, или у него не было желания прерывать разговор, или он вообще забыл свой телефон в машине…

«Если я сейчас позвоню Анри, то Петер посчитает, что я его контролирую, а если я позвоню в наш дом, где он, возможно, уже спит, то разбужу его», – думала Лаура.

Петер часто говорил ей: «Порой тебе следовало бы оставить вещи такими, какие они есть. Все как-нибудь само разрешится и без твоего вмешательства, без того, чтобы сводить с ума все твое окружение».

Но она все равно еще какое-то мгновение осталась стоять у телефона, размышляя, не позвонить ли ей Кристоферу. Петер сказал, что сегодня вечером уже не пойдет к нему, но, может быть, он изменил свое решение.

«Я имею полное право позвонить», – упрямо подумала женщина.

Кристофер поймет ее переживания. Он не найдет в этом ничего дурного. Но тем не менее Петер станет потом утверждать, что она скомпрометировала его перед другом.

«Кристофер подумает, что я – как собака, которую держат на коротком поводке. “Ты никогда не поймешь сущность мужской дружбы, Лаура. Она требует определенной свободы”» – вот что он скажет.

«Я не думаю, что для Кристофера это проблема, – мысленно возразила она себе. – Он ничего не выскажет по этому поводу. Потому что он не вмешивается в чужие дела и вообще хороший парень. Но он сделает свои умозаключения, поверь мне».

«А ты приписываешь своему другу мысли и чувства, которые на самом деле – твои собственные», – парировала Лаура.

Она поднялась по лестнице и заглянула в комнату Софи. Малышка спала, ее дыхание было спокойным и ровным.

«Наверное, мне все-таки следовало тоже поехать, – задумалась женщина. – Провести вместе с Софи несколько солнечных октябрьских дней в доме, пока Петер будет плавать…»

Тогда ей не было бы так одиноко.

Но она никогда не сопровождала Петера, когда тот отправлялся на юг для участия в своих спортивных парусных гонках. И не удивительно: четыре года назад у них еще не было своего дома в Ла-Кадьере, и ей пришлось бы пойти в отель, а она не очень любила оставаться одна в гостиничном номере. Однажды – это было лет пять назад – у нее появилась идея остановиться у Надин с Анри, в принадлежавшей им уютной, но совершенно некомфортабельной гостевой комнате под крышей, которую они иногда сдавали. «У меня появилась бы возможность ближе познакомиться с ними, пока вы с Кристофером будете плавать», – сказала Лаура, когда ей в очередной раз показалось, что она не выдержит недельного расставания с Петером.

Но он был против.

«Я считаю, что это будет как-то неудобно, если мы вдруг в этот раз решим пожить у Надин с Анри. Ведь мы обычно не делаем этого, и они, может быть, подумают, что мы считаем их не совсем достойными, чтобы жить с ними под одной крышей, и обращаемся к ним только в экстренном случае».

С тех пор как они с Петером стали владельцами собственного дома, у них не должно было возникать проблем с жильем, но на намек Лауры, что она, возможно, сможет поехать с ним, ее муж не отреагировал, а попытаться предложить ему это во второй раз она не захотела. Эта одна неделя в октябре принадлежала Петеру, и его наверняка обременило бы то обстоятельство, что рядом находятся жена с дочкой.

Лаура отправилась в спальню, разделась и аккуратно повесила свою одежду в шкаф, после чего накинула изношенную футболку, в которой обычно спала. Эту футболку Петер подарил ей в их первый совместный отпуск на юге Франции восемь лет назад. Тогда она еще была разноцветной и веселенькой, но с тех пор столько раз побывала в стирке, что Лауре не хотелось больше показываться в ней на людях. Однако Петер не допустил, чтобы она ее выбросила.

«Надевай ее хотя бы на ночь, – просил он. – Я как-то привязан к ней. Она напоминает мне особенный период в нашей жизни».

Тогда их любовь только-только зародилась. Лауре было двадцать семь, Петеру – тридцать два. Он только-только развелся, а она только-только рассталась со своим прежним молодым человеком. Оба были измотанными, полными недоверия и страха, оба боялись новых отношений. Бывшая жена Петера сразу же после развода переехала с их сыном в другой конец Германии, что, конечно, превратило право отца на свидание с ребенком в фарс, а он сам провалился в глубокое одиночество. Ему понадобилось больше времени, чем Лауре, чтобы открыться для совместного будущего.

В старой футболке она отправилась в ванную, почистила зубы и причесала волосы. В зеркале увидела, что бледна и что рот у нее скривился в тревоге. Ей вспомнились фотографии, на которых она стояла в этой же футболке на улицах Канн восемь лет назад: загоревшая, сияющая, со светящимися глазами. Страстно влюбленная до глубины души. Охваченная этим чувством и такая счастливая, что ей больше ничего не нужно было для счастья.