Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не свисти тут! Деньги из дома выгонишь, – крикнула она, но за шумом пылесоса он её не услышал. И Мирослава стала мстительно представлять, как она хватает Наполеонова за шиворот и выбрасывает со второго этажа в сугроб. Она так увлеклась воображением картины мщения, что не заметила, как он появился наверху лестницы.
– Всё ещё возишься? – крикнул он.
– Заканчиваю, – ответила она.
– Вот и прекрасно. Я помою пол, а ты нашинкуешь овощи, которые я сварил утром.
– Во сколько ты встал?
– Это неважно. А потом мы будем наряжать ёлку.
– Мы наряжаем ёлку на улице.
– Значит, будем наряжать на улице, – покладисто согласился Шура, а потом заметил: – Но хоть одну веточку для запаха надо принести в дом.
Они нарядили ёлочку, что росла недалеко от дома, всевозможными игрушками и гирляндами. Она была не очень высокой, но, чтобы украсить верхушку, всё равно пришлось приставить лестницу.
– А где срежем веточку? – спросил Наполеонов, когда они закончили украшать дерево.
Мирослава опустилась на колени в снег и стала что-то шептать.
Шура догадывался, что она просит у дерева разрешения срезать веточку, а потом прощения, но всё равно проворчал:
– Начинается шаманство.
А Мирослава взяла острый нож и отрезала наискосок совсем небольшую ветку в самом низу. Потом поклонилась дереву:
– Спасибо тебе.
Ветку они поставили в столовой в большую хрустальную вазу, нарядили небольшими шариками, барабанчиками, колокольчиками и обвили мишурой. Отошли от стола подальше и полюбовались своей работой.
– Хорошо, – сказала Мирослава.
– Хорошо, – подтвердил Шура.
Дон запрыгнул на стул, посмотрел и одобрительно мяукнул.
– Шур, – неожиданно спросила Мирослава, – а Софья Марковна не звала тебя с собой в Питер?
– Звала, конечно.
– А почему же ты не поехал?
– Как же я мог оставить тебя одну? – искренне удивился он.
– Шура! Ты просто сокровище! – Мирослава наклонилась и чмокнула его в нос. – Что бы я без тебя делала?!
– Так цени! – гордо выпятил он грудь.
– Я ценю, дорогой, очень ценю, – заверила она и расцеловала его в обе щёки.
После обеда они долго возились с салатом и селёдкой под шубой. Потом дошла очередь до холодца.
– Шура! Я уже вся липкая, – пожаловалась Мирослава.
– Ничего, потом отмоешься, – не принял он близко к сердцу её жалобу.
Некоторое время они работали молча. Потом Наполеонов шлёпнул себя по лбу тыльной стороной ладони:
– Совсем забыл! Ещё морковь надо натереть!
– Зачем? – спросила она.
– Как зачем? Остренькое блюдо «морковь с чесноком» для аппетита!
– У тебя и так без аппетита всё улетает!
– Всё равно надо! Так положено.
– И кто всё это положил? – ехидно спросила она.
Наполеонов не удостоил её ответом.
Минут через десять она снова спросила:
– А почему мы готовим еду сегодня?
– Потому, что завтра тебя вообще ничего заставить делать будет невозможно. Да и мне перед празднованием нужно набраться сил.
– Понятно.
– Салат и морковь заправлять сегодня майонезом не будем. Утром встану и сам заправлю.
– Делай что хочешь, – отмахнулась от него Мирослава. Она подумала о том, что лучше бы раскрыла десять преступлений и задержала несколько особо опасных преступников, чем занималась уборкой и готовкой.
«И как только женщины добровольно соглашаются на эту каторгу? Это просто уму непостижимо! Им всем нужно давать орден Героя Труда».
«А Морису нравится готовить, – пришло ей на ум через некоторое время, – он даже получает от этого удовольствие. Он что, мазохист?» – засомневалась она. Но потом, отбросив эту крамольную мысль, пришла к выводу, что Миндаугас всё-таки герой-доброволец. И заслуживает почёта и уважения. Она снова тихо вздохнула.
Шура истолковал её вздох по-своему и приободрил:
– Крепись, подруга, ещё немного осталось.
Сам он тем временем тёр морковь на тёрке, а когда от морковки оставалась примерно четвёртая часть, с хрустом догрызал её.
– Шур, ты знаешь, я вчера была не права, – проговорила Мирослава, пряча улыбку в уголках губ.
– В чём именно? – поинтересовался он.
– Когда мы говорили о том, идёт тебе твоя пижама или нет.
– И чего?
– Я поняла, что она тебе к лицу.
– Ну, хоть раз призналась в своей неправоте, – не догадался он о подвохе.
И тут Мирослава не выдержала и расхохоталась. Шура промолчал, решив, что перемены в настроении свойственны всем женщинам, даже тем, которые обладают аналитическим умом с примесью интуиции и успешно разоблачают самых изощрённых преступников.
«Такова женская натура, – подумал он, – а мужчинам остаётся только набраться терпения. Тем более что древние говорили, что именно терпеливым покровительствует судьба».
И в это самое время зазвонил колокольчик. Детектив и следователь переглянулись.
«Кто это может быть?» – спрашивали их взгляды, устремлённые друг на друга.
– Пойду посмотрю, – сказала Мирослава, направляясь к камере видеонаблюдения.
– Если это какой-то наглый клиент, заявившийся без предупреждения, гони его прочь! – закричал ей вслед Наполеонов.
Когда Мирослава глянула в камеру, то увидела, как от ворот отъезжает такси. А перед воротами стоит… Морис!
– Это Морис! – вырвалось у неё, и она нажала на устройство, открывающее ворота.
– Ура! – закричал Наполеонов. – Наш Морис вернулся!
Мирославе на мгновение показалось, что она смотрит старый советский мультфильм «Каникулы в Простоквашино» и слышит радостный вопль кота Матроскина: «Ура! Наш дядя Фёдор приехал!»
Шура тем временем уже сбежал с крыльца и повис на шее у Мориса. Миндаугас, не ожидавший такой прыти от друга, не успел увернуться, а теперь никак не мог расцепить объятия Шуры. Наконец он всё-таки снял его со своей шеи.
– Ты приехал? – спросила вышедшая из дома Мирослава.
– Да. – Он не отрывал своих светло-голубых глаз от её серо-зелёных.
– Морис…
– Мирослава…
Шура переводил взгляд с одного на другого.
– Эй! – сказал он. – Ау!
Но его не замечали. Он подёргал Мориса за рукав. Никакой реакции.
– Почему ты не позвонил? – спросила Мирослава. – Я бы приехала в аэропорт и встретила тебя.