Дело было в том, что мама Жени Дарья Федоровна работала поваром в одном из самых дорогих французских ресторанов города под названием «Бонапарт». Поскольку меню включало в себя блюда не только французской, но и итальянской, и русской, и даже такой популярной и излюбленной молодежью города азиатской кухни, то Дарья Федоровна была просто великолепна не только в приготовлении различного рода жульенов или фондю (хоть фондю и швейцарское блюдо, но во Франции его тоже с огромным аппетитом едят), но и в борщах и пельменях, за что ее любило не только семейство, но и жители всего подъезда, «вынюхивающие» блаженные ароматы из своих квартир, начиная чуть ли не с первого этажа, и периодически выстраивающиеся в очередь под дверь благодушного и щедрого повара 78 квартиры с контейнерами в руках, чем ужасно раздражали воинственного мужа Дарьи Федоровны и главу их маленькой, но дружной семьи. Этим и объяснялось наличие огромного холодильника и многофункциональной плиты в обычной трехкомнатной квартире людей среднего достатка, а также принципиальность матери в отношении всех приемов пищи ее любимого мужа и двух дочерей.

Женька хихикнула, посмотрев на сковородки, пристроенные на плиту для процесса согревания волшебных яств, и с полным ртом пробухтела:

– Да ладно, мам! Неужели ты и вправду думаешь, что какому-то яблоку под силу отбить желание наброситься с ножом и вилкой на твою восхитительнейшую утку и съесть разом всю сковородку, не прерываясь при этом даже на такую банальную вещь, как дыхание? Тем более, надо как-то желудок к твоим шедеврам подготовить, а то он может очуметь от такой вкуснотищи и бросить мое бренное тело ради твоих кастрюль!

Дарья Федоровна заулыбалась, услышав очередной комплимент своему кулинарному мастерству, и махнула полотенцем, невесть откуда взявшимся в ее руке:

– Ой, ну вечно ты наговоришь, Женька! Ладно, никуда твой желудок не денется, лучше расскажи – как там твое собеседование?

С трудом прожевав яблоко, Женька ослепительно улыбнулась и подмигнула маме:

– Супер! Меня взяли.

Дарья Федоровна звонко и радостно, но с нескрываемой долей облегчения, рассмеялась, тут же наклонившись к дочери и поцеловав ее в макушку, а для наиболее полного выражения эмоций – сжав ее плечи своими теплыми и нежными ладонями, и громко воскликнула:

– Я так и знала! Ну еще бы! Как моя умница-дочь могла бы им не подойти? Женечка, ты такая молодец! О, Боже мой! О, Боже мой! Так… – Дарья Федоровна закрутилась по кухне как юла, не в силах сдержать распиравшую ее гордость за дочь и удовольствие от понимания того, что Женины мучения в поисках работы все-таки подошли к концу. – Это дело надо срочно отметить!

Секунда – и Женя уже видела, как мамин затылок, обернутый в полотенце, торчит из-за распахнутой дверцы холодильника, дыхнувшего на кухню морозным воздушком, но еще через секунду (Женька не успела даже предостерегающе вскинуть руку и напомнить, что завтра слишком важный день для того, чтобы печалить его туманным разумом позвякивающей черепной коробки и мутно-болезненно-тяжелым, а главное – обязательным, плачевным состоянием желудочно-кишечного тракта) рыжеволосая поедательница яблок за два укуса снова могла лицезреть мамино лицо, собравшее в себя недоверчиво поджатые губы и пристальный, требовательный взгляд прищуренных глаз, буравящих со всей серьезностью этого мира фиалковые, облачно-счастливые глаза дочери:

– Так, стоп. – Мама снова уперла руки в бока, принимая грозную позу. – Я хочу знать подробности! Что за фирма? Чем занимается? Как давно существует? А это точно нормальная организация, а не какая-нибудь там… афера? Какой рабочий график? Ты же помнишь, у тебя еще учеба, и…

Женя рассмеялась, взяв мамины руки в свои ладони и легко пожав их, и шутливо надула губы:

– Ну почему сразу «афера», мам?!? Меня что, в нормальную компанию только после второй-третьей рюмашки коньяка взять могут? Вот это вера в дочерины силы! Ну спасибо, мамуля!

Дарья Федоровна рассмеялась и отошла к плите, на которой уже вовсю шваркали «неземные яства»:

– Прекращай, Евгения, ты прекрасно знаешь, что я не это имела ввиду! Ох уж твои шуточки! И, возвращаясь к теме фирмы… – подтолкнула она дочь к дальнейшему повествованию.

Женька вздохнула и, с новой силой захрустев яблоком, невнятно забубнила:

– Фирма как фирма. Обыкновенная. «Черный полюс» называется. Занимается промышленным производством… чего-то. Да какая разница? Меня взяли секретарем директора на полставки. Зарплата, учитывая статус должности и ее «половинчатость», хорошая, да и с учебой самое то совмещать. Все шикарно, мамочка! – вскинула руки в облегченном жесте Женя, растекаясь по стулу.

Дарья Федоровна пару секунд внимательно поизучала дочь, видимо, пытаясь заразиться ее уверенностью в своем удачно сложившемся будущем, а потом вздохнула и улыбнулась:

– Ну вот и хорошо, дочка. Я очень за тебя рада. – она повернулась лицом к дверному проему и громко крикнула:

– Эдуард! Бросай свой дурацкий футбол и иди сюда, к нам! Твою дочь, между прочим, взяли на работу!

Сквозь шум ревущих зрителей на трибунах и верещащий на сверхдецибеллах голос футбольного комментатора, раздававшихся из динамиков телевизора, вдруг громыхнул мощный, низкий бас отца:

– Вот же идиоты!!! Там был фол, фол, боковой арбитр, у тебя что, дырки вместо глаз??? Продажные собаки, чтоб им мяч по головке настучал!!!

Женя с мамой переглянулись и одновременно прыснули.

Вот и еще одна краска семьи Зябликовых. Эдуард Петрович Зябликов – футбольный судья. Нет, папа Жени не ездил в длительные командировки по стране с огромной сумкой, забитой свежевыстиранными судейскими формами и мамиными ароматными пирожками и рассольником в баночке. Эдуард Петрович судил только местные матчи с участием команды города, прочно засевшей где-то в районе «после десятого места» чемпионата страны, но при этом, он был настолько строг и справедлив, настолько серьезно относился к своим обязанностям, что футболисты его даже побаивались. Лично Женьке всегда казалось, что высокий, метр девяносто полного роста, крепкий и широкоплечий папа с блестящей лысиной на голове, но великолепными пушистыми усами, а также не менее густыми, темными бровями и жесткими карими глазами уже родился со свистком в руке и очень мощным геном безумной любви к футболу, потому что в те редкие дни, когда он не занимался судейством на поле, он проводил часы в гостиной, внимательно прожигая свирепым, но ненасытно жадным взглядом это же самое поле на экране телевизора, зорко наблюдая за действиями белых или красных точек, расползавшихся, как дохлые мухи, в разные стороны. Помимо изощренных крепких словечек, которыми Эдуард Петрович мог от души полирнуть нерадивых судей и неторопливых игроков, отец Жени мог также похвастаться тем, что его гостиная – центр вселенского