Марьям вынесла из кладовки глубокие фарфоровые чаши-пиалы, увидев которые мама сказала ей:

– Марьям! Такими чашами не разбрасываются. Может, что другое возьмешь?

Марьям возразила:

– А где у нас то, чем разбрасываются?

Она поставила на большой поднос семь пиал, и Нани половником в каждую налила горячего мясного бульона. Дед еще велел Марьям одну пиалу отнести Дарьяни. Потом он заметил Али, выглядывающего во двор из окна.

– Ага, проснулся? Иди-ка сюда, шалопай. Бери свежий хлеб из узла и поешь горячего мяса с бульоном. Оно с пылу, с жару самое вкусное. Ты это мясо до семидесяти лет будешь помнить.

– До семидесяти лет?! Дед, семьдесят лет – это много.

– А это мясо стоит того! Мясо, жаренное в собственном соку, – оно запоминается.

Али посмотрел на сковороду. Запах свежего хлеба и жареного мяса опьянил его. Он выскочил во двор и приблизился к крыльцу. Взял хлебную лепешку, но, когда подходил к сковороде, увидел голову черного барашка, глядящего ему прямо в глаза, и остановился как вкопанный. Тоскливо ему стало. И стыдно оттого, что слюнки текли. В его памяти этот черный барашек еще глядел на него живыми глазами. Марьям заметила состояние брата.

– Что с тобой, Али? Чего остолбенел?

– Провокаторша! Ничего со мной не случилось. Мое личное дело, мадам сыщица.

Марьям сердито погрозила ему, потом сказала матери:

– Матушка! Али вроде как Искандера попросить стесняется. Положите вы ему мяса на хлеб, а то ведь бедняга голодный, скандалить начнет.

Потом она потихоньку шепнула Али:

– Видал мадам сыщицу?

Мама сошла с веранды во двор, взяла из рук Али лепешку и протянула ее Искандеру, чтобы тот положил на нее мяса. Но Али вдруг подбежал к Искандеру со словами:

– Дядя Искандер! Это мясо черного или коричневого барашка?

Искандер пробормотал что-то невнятное: вопрос Али сбил его с толку. Дед, рассмеявшись, крикнул с крыльца:

– Это мясо коричневого!

Тогда Али взял свою лепешку из рук Искандера и отдал ее Нани. Сопровождаемый удивленными взглядами матери и всех остальных, он сходил за еще одной лепешкой и сказал:

– Нани! Поджарь мясо черного, то, которое еще не трогали.

Нани с удивлением взяла несколько кусков с края подноса и отдала их Искандеру, тот бросил на сковородку. Скоро они подрумянились, и он достал их половником. Али поднес ему одну из лепешек для мяса, откусил от другой и сказал Искандеру:

– Дядя Искандер! Теперь на эту немного от коричневого барана.

Потом Али поднес обе лепешки с мясом дедушке и очень спокойно сказал ему:

– Смотри, дед! То, что я ем, это из барана Карима. А вот это будет полезно Кариму покушать, это из моего барана. Своего собственного барана человеку есть не рекомендуется.

– Болтун ты! И что, понесешь теперь Кариму?

– Ну да. Это же та самая настоящая дружба, о которой говорили. Для товарища ничего не пожалею. И я не шататься иду куда попало и не попугайничать, а к товарищу иду, как благородный человек.

Проговорив это, Али побежал на улицу. В крытом коридоре он чуть не столкнулся с Марьям, надевавшей чадру перед выходом из дома. Тут же стоял поднос с пиалами мясного бульона. Увидев то, что несет Али, Марьям воскликнула:

– Ага! Хлеб с мясом! Кому это?

– Мадам сыщица ведет следствие? Сегодня и ежедневно! Представление в театре «Лалезар»!

– Значит, не скажешь? Так? Хорошо. Но я знаю, это ты Кариму несешь. И скажу маме. Согласен? Мама!

– Замолчи! Провокаторша…

– Замолчу при одном условии.

– Каком?

– Что ты отнесешь эту чашку Дарьяни.

– С какой это стати?

– Мама!

– Ну хорошо, отнесу! А чего ты сама не отдашь ему?

– Вот так защитничек чести сестры. Приди в себя! Как я могу к чужому мужчине пойти?

Али удовлетворился ее ответом. Да и что ему оставалось? Он переложил обе лепешки с мясом в одну руку, другой взял чашку с бульоном и побежал к Дарьяни.

– Господин Дарьяни, прошу вас!

– Ага. Пожертвование принес? Принимается.

– Это не пожертвование.

– А что же?

– Почем мне знать? Жаркое, которое мы на зиму делаем.

– Чего ж не подождали, пока твой отец из России вернется? Тогда бы и забивали баранов. А теперь еще одного забивать придется.

Али, немного подумав, сказал:

– Вы правы, для нас это нехорошо получилось. Для баранов – тоже. Но для вас-то – вполне нормально.

– Хитрец! Однако говоришь ты правильно. Так когда хозяин твой вернется?

– Я ведь сказал уже: когда рак на горе свистнет.

– Хитрец! Я почему спрашиваю: у вас кредит кончился, у тебя и твоей сестры. Деньги, которые отец твой оставлял мне, позавчера иссякли.

– Все деньги? Как это может быть?

– А так, что твоя сестра позавчера всем-всем девочкам своей школы купила конфет – помадок.

– Всем девочкам?! Вот провокаторша, да еще растратчица!

– Только ты не болтай об этом. Она меня уговорила. А мне что? Я ей говорю: многовато тратишь. А она: ты, мол, у отца берешь деньги вперед, так оплачивай. Ну, что я мог сказать?

– Помадки! Значит, с девчонками на улице помадки лопать – это прилично, а если я отказываюсь чашку отнести, то я плохой защитник чести? Ну я ей сделаю похлебочку – вкусный бульончик…

Дарьяни рассмеялся. Али наскоро попрощался и выскочил на улицу. Держа в руках две лепешки хлеба с мясом, он чувствовал, как они постепенно остывают. Вот-вот жир густеть начнет. Он хотел было побежать, однако подумал, что в таком случае ветер будет обдувать лепешки и они еще быстрее остынут. Так он и не мог ничего выбрать – то ли бежать, то ли тихо идти.

На улице он увидел Мустафу-дервиша – в белой длинной одежде, с седой бородой, держащего в руках серебряную чашку для подаяния. Дервиш шел размеренно, точно шаги считал. И при каждом шаге восклицал:

– О, Али-заступник![10]

Али замедлил шаг. Многие говорили, что у дервиша не в порядке с головой, хотя Хадж-Фаттах, дед, наоборот, очень уважал дервиша, а Али брал пример с деда. Он негромко поздоровался с дервишем, а тот, заметив Али, откашлялся и сплюнул в арык. Потом, словно говоря сам с собой, произнес: