Вскоре Хьюб Торнтон, выражаясь фигурально, заткнул свои волосатые уши, дабы не слышать перечислений коллегами его пороков и добродетелей (последние, по их мнению, также оборачивались пороками), и стал думать о другом. Его вернуло к действительности громко произнесенное собственное имя.

— Что-что? — переспросил Торнтон.

— Я сказал, — повторил педиатр, — что эта девица с пышной прической — постоянная боль в заднице. Третий раз за неделю кладет в мою почту письмо, адресованное тебе. — Он бросил Торнтону плотный конверт. — Может, кто-то оплатил счет.

Воспользовавшись тем, что его партнеры заговорили о гольфе, доктор Торнтон вскрыл конверт, извлек содержимое и чуть не поперхнулся.

— Господи! — воскликнул специалист по сердцу и легким. — Да ведь это деньги! Наконец-то Хьюбу попался честный пациент.

— Черта с два, — возразил педиатр. — Над ним просто смеются. Разве это не половинка от тысячедолларовой купюры?

— По крайней мере, сотенная целая, — сказал хирург. — Но кто в наши дни платит наличными?

— Где? — Торнтон прервал чтение письма. — Я имею в виду, где находится Филлипскилл?

— Возле Тэрритауна, — ответил специалист по сердцу и легким. — Вызов на дом? При таком гонораре я бы сам на него откликнулся.

— Черт бы меня побрал! — Торнтон покачал массивной головой. — Прочтите сами.

Два листа веленевой бумаги пошли по кругу, сопровождаемые подобающими комментариями трех медиков.

— Но ведь деньги выглядят подлинными, — сказал Торнтон. — Думаете, он псих?

Три врача обменялись взглядами.

Хирург взял на себя роль выразителя общего мнения.

— Это твой шанс, Хьюб, — заявил он.

— Шанс на что?

— На то, чтобы избавиться от рутинной работы. Почему бы тебе не попытаться? Вероятно, этот тип — чокнутый миллионер, поддерживающий федеральную программу медпомощи престарелым. Тебе это пойдет на пользу.

— Кроме того, — добавил педиатр, — ты можешь использовать отпуск.

— Иначе, — подхватил специалист по сердцу и легким, — я в один прекрасный день найду в твоей мокроте туберкулезные бактерии, и тогда ты получишь отпуск, который влетит тебе в копеечку.

— Но я не могу уехать! Что будет с моей практикой?

— Попросим Джо Эйделсона заменить тебя — он человек добрый, — сказал хирург. — А если он не будет справляться, мы ему поможем. Хоть раз в жизни поступи как нормальный человек. Что тебе терять, кроме мешков под глазами?

— А мои пациенты в клинике?

— Ими мы тоже займемся.

Понадобилось тридцать пять минут, чтобы уговорить Хьюба Торнтона дать положительный ответ на вызов таинственного мистера Брасса. К тому времени коридор наполнился обычными утренними пациентами с анализами на протромбин, острой респираторной инфекцией и синдромом похмелья. В конце концов Хьюб согласился при условии, что ему позволят принять всех больных, назначенных на сегодня, даже если ему придется, подобно доктору Швейцеру, засидеться далеко за полночь.

* * *

Мисс Оупеншо обнаружила квадратный конверт в почтовом ящике подъезда вместе с обычными просьбами о пожертвованиях от Института для неимущих слепых, Миссионерской индейской школы в Окапузе, лепрозория и других неимущих учреждений, после чего начала подниматься на два пролета каменной лестницы к своей девичьей квартире.

По дороге ее ожидало традиционное утреннее испытание — проход мимо двери квартиры мистера Бейли. Намерения этого возмутительного субъекта в отношении каждой встречающейся ему женщины были слишком очевидны. У мисс Оупеншо кровь холодела при виде приоткрытой двери и злобного карего глаза, подглядывающего за ней в щелку.

Иногда мистер Бейли открывал дверь целиком, и мисс Оупеншо могла созерцать этого господина во всей его мужской вульгарности. У него была скверная привычка не застегивать рубашку, демонстрируя безобразные волосы на груди. Однажды он даже осмелился обратиться к ней — правда, с вполне невинной фразой: «Доброе утро, соседка». Мисс Оупеншо впервые услышала его голос — низкий, грубый и… одним словом, мужской, — после чего с ужасом услышала собственный голос, приглашающий его к себе выпить чаю. В ее квартиру! Что на нее нашло? Мисс Оупеншо хорошо себе представляла, что произошло бы, прими он ее безумное приглашение. Ей чудом удалось остаться невредимой.

Приближаясь к двери квартиры Бейли, мисс Оупеншо слегка замедлила шаг. Это было странно, так как ее сердце бешено колотилось, а разум подсказывал, что нужно поспешить, прежде чем дверь откроется и сосед предстанет перед ней в своей омерзительной волосатости, но ноги отказывались ей повиноваться.

К счастью, ничего не произошло. Дверь оставалась закрытой, и мисс Оупеншо поднялась на еще один пролет к квартире, прижимая к груди свою почту и свои страхи.

Корнелии Оупеншо было тридцать девять лет, и она, как говорится, «оставалась нецелованной» — по крайней мере, с детства. Впрочем, и тогда ее лишь изредка целовала мать, предпочитавшая сыновей, и никогда отец, далекий, словно Иегова. Корнелия производила впечатление не столько невзрачной, сколько заторможенной. Обычно она вела себя тихо, как мышка, но иногда вся напрягалась, как от удара электрическим током, и казалась готовой к прыжку. Лицо ее всегда было обильно накрашено — она проводила утренние часы у туалетного столика, заполненного предметами косметики с прилавков Хелены Рубенштейн, прежде чем спуститься к почтовому ящику мимо опасной лестничной площадки на втором этаже.

Быстро войдя в свою квартиру, Корнелия Оупеншо заперла дверь на три замка и на цепочку и подбежала к окну опустить штору, приподнятую на четыре дюйма. Она испытывала панический ужас перед любителями подглядывать, хотя в последнее время с тревогой заметила, что стала забывать про шторы.

Опустившись на диван в стиле Регентства, Корнелия начала просматривать почту. Чай, который она налила, прежде чем спуститься вниз, успел остыть, и Корнелия поднялась, чтобы подогреть его. С почтой можно было не спешить — она никогда не получала никаких важных писем, если не считать скромных чеков с доходом от недвижимости, на которые она существовала. Когда чай согрелся, Корнелия снова села и, сделав глоток, протянула руку к первому конверту. Он был плотным и квадратным.

Элегантность веленевой бумаги согрела ей душу. В дни массовой дешевизны редко приходилось видеть писчую бумагу такого качества. От кого же это письмо?

Когда из конверта выпали деньги, Корнелия ахнула и жадно прочитала послание.

Его содержание озадачило ее. Кто такой Хендрик Брасс? Имя походило на иностранное, а Корнелии Оупеншо не нравились иностранные имена. Бойся данайцев, дары приносящих…[6]Дары… Ну конечно! Это была конфетка для наивного ребенка, грозившая обернуться неизвестно чем. Изысканный стиль письма также мог быть приманкой. Ведь, судя по всему, ее приглашали в место, находящееся в нескольких милях от полицейского участка, — вероятно, в лесистый район, где ее тело могут не найти несколько лет. Мисс Оупеншо была неутомимым читателем книг о подлинных преступлениях вроде «Бостонского душителя» и «Обыкновенного убийства» Трумена Капоте, содрогаясь при каждой упоминаемой подробности и стараясь вообразить остальные.