Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аджанхарад, миновав величественный парадный вход с площади Генерала Парджадара, провел меня в боковой переулок, к неприметной двери. Я спустился следом за ним в подвал и подождал, пока он, кряхтя, откроет древний замок.
В подвале здания капитула не было газового освещения, и братья держали на крюках у двери несколько фонарей. Аджанхарад взял один из них и, ловко орудуя своими толстыми пальцами, поднес к фитилю зажигалку. Такие фонари не давали много света – в Амало их называли «совиными», потому что они были размером с крошечных визжащих сов, гнездившихся под карнизами крыш городских домов. Но даже такой фонарь был лучше свечи и гораздо лучше, чем полная темнота.
Спустившись еще на два лестничных пролета, мы очутились в просторном склепе Братства. Это было единственное место в Квартале Авиаторов, где тело могло храниться долго. Прежде чем действовать дальше, женщину необходимо было опознать – никто не желал хоронить неизвестную. В отличие от южных и западных городов, откуда я начал свой путь прелата, в Амало были распространены три основных типа погребальных обрядов и дюжина других практик, которым следовало относительно небольшое число верующих. Возможно, существовали еще какие-то обряды; никто не мог уследить за расколами сект, за культами героев и членами тайных братств, спускавшимися с гор. Каждая община готовила тело к погребению по-своему, и неверно проведенный обряд в лучшем случае оскорблял чувства родственников и членов конгрегации. Иногда злополучный священник вынужден был просить о переводе в другой приход.
Братство хранило тела в холодном подвале еще и потому, что для установления причины смерти иногда требовалось довольно много времени. Только ответив на этот вопрос, можно было сделать вывод о том, что произошло: несчастный случай или убийство. Сейчас речь шла в меньшей степени о причине смерти; главный вопрос заключался в том, где погибла женщина и кто она такая.
Братья бережно уложили тело на чистую белую простыню. Религиозные обряды требовали использования черного цвета, но черная краска, которая выдержала бы частую стирку, была дорогой, и никто не желал тратить ее на простыни для морга. Впрочем, белый был не хуже – он означал, что эта женщина, подобно всем умершим, находится под защитой императора. Это была молодая эльфийка – судя по лицу и рукам, не старше тридцати лет. Я не заметил никаких признаков того, что она рожала; ее руки были нежными, без мозолей. Спутанные белые волосы свешивались со стола почти до пола. Эта женщина не принадлежала к сословию священников, не была ни служанкой, ни фабричной работницей. Возможно, она была женой аристократа или дочерью зажиточного горожанина. Возможно, она была проституткой, но если и так, то работала в одном из элитных борделей в районе Верен’мало; на ее лице не было видно признаков нищеты или болезней. Бархатное темно-зеленое платье, испорченное водой, явно дорого стоило. На манжетах расплылись темные пятна от ниток, которыми был вышит цветочный узор, – их выкрасили некачественной краской. Однако манжеты были шелковыми – возможно, второго сорта, но, поскольку платье побывало в канале, я не мог сказать наверняка. Осмотрев одежду, я обнаружил в складках юбки карман, а в нем – комок влажной бумаги.
– Что это? – спросил Аджанхарад.
– Мы не знаем, – ответил я, бережно разворачивая бумагу. Но осторожность оказалась излишней: чернила расплылись и превратились в серовато-лиловое пятно, слов было не разобрать. – Ничего полезного.
Я дотронулся до лба покойной – холодная, жалкая, беззащитная плоть – дом, обреченный на снос, но пока что не снесенный. Обитательница еще не покинула его. Не совсем.
– Вы сможете? – спросил Аджанхарад.
– Да, – ответил я.
Молитва о сострадании к умершим была мне слишком хорошо знакома. Женщина забыла свое имя, забыла, кто желал ей смерти и почему. Но момент гибели она помнила. Она была еще жива, когда ее тело ударилось о поверхность воды. У нее перехватило дыхание. Незнакомка помнила, как упала с пристани – точнее, ее с силой толкнули вниз. Она помнила черную ледяную воду, кирпичную набережную, помнила, как в панике хватала ртом воздух.
Она не умела плавать. Несмотря на близость реки, каналов, озера, немногие жители Амало обладали этим навыком.
Я чувствовал, как бархатное платье тянуло ее ко дну. Бархат быстро пропитывался водой, становясь все тяжелее. Она пыталась звать на помощь, но в рот попала отвратительная тухлая вода. Женщина не успела даже понять, что умирает: внезапно она почувствовала страшную боль в затылке, и все было кончено.
Оказалось, что она все-таки не утонула.
Я убрал руку и, отступив назад на пару шагов, разорвал связь с умершей. Связь исчезала не сразу, требовалось несколько мгновений; лишь после этого я мог снова прикасаться к ней, не опасаясь, что меня затянет в ее воспоминания о смерти.
– Есть что-нибудь? – без особой надежды спросил Аджанхарад.
– Имя не удалось узнать, – сказал я, поскольку ему прежде всего нужно было имя. – Но это точно убийство. Не самоубийство и не несчастный случай.
– Бедная женщина, – произнес лейтенант, благословляя умершую ритуальным жестом.
– Она была еще жива, когда упала в воду, – продолжал я. – Но умерла не от утопления. Взгляните. – Я осторожно ощупал затылок трупа и повернул голову, чтобы Аджанхарад смог увидеть глубокую рану.
Лейтенант содрогнулся – ему почти удалось это скрыть, но прижатые к голове уши его выдали.
– Это лучше, чем утонуть, – заметил я.
Он сухо ответил:
– Мы обязательно сообщим об этом ее родным. Если у нее остались родные. Поскольку нам ничего не известно о ее семье, а времени крайне мало, мы обращаемся к вам от ее имени. Будете ли вы ее Свидетелем?
– Да. – Я прокрутил в голове чужие воспоминания. – Мы считаем, что можем указать место, где ее столкнули в канал.
Аджанхарад кивнул.
– Мы постараемся сохранить тело как можно дольше.
Но даже в холодном склепе Братства тело не могло храниться бесконечно.
Как я и думал, в ту ночь мне снилась смерть в воде. Иногда я тонул сам; это было жутко, но другие сны оказывались еще ужаснее. Я беспомощно