– Обещаю, – с надрывом произнесла я. – Обещаюбыть счастливой.

– Постарайся. Я буду ТАМ. НАВЕРХУ. Если тебе будетплохо, значит и мне ТАМ станет очень больно. А если ты здесь счастлива, значитя ТАМ улыбаюсь.

Этот день мы провели вместе не размыкая объятий. Зашедшаямедсестра унесла капельницу, пряча слезы, и больше не стала нас беспокоить. Онауже много лет работала в этом отделении, но ей до сих пор БЫЛО БОЛЬНО. Больновидеть, как один за другим уходят её пациенты. А за этой красивой парой онанаблюдала уже давно. Высокий мужественный парень за несколько месяцевпревратился в бледную, высохшую тень. Даже страшно было подумать, сколько он весил.Но этот парень боролся до последнего и не терял силы духа, хотя прекраснопонимал, что уже НИЧЕГО НЕ ПОМОЖЕТ. И вот сегодня он сказал про последний день.Наверное, он и в самом деле последний… Многие тяжелобольные чувствуют смерть.ЖАЛЬ. Жаль, когда кто-то там свыше разлучает любящие сердца. В том, что этидвое любят друг друга, медсестра была уверена. Она закрыла дверь палаты иувидела возбужденных людей у другой. Там только что умерла женщина… Онанаправилась туда, хотя ноги наливались свинцовой тяжестью. Оборвалась ещё однажизнь…

– Почему в коридоре так шумно? – спросил Сашка.

Я выглянула и сразу поняла, в чём дело, но решила скрыть отнего правду.

– Там одной пациентке плохо стало, – только исмогла сказать я.

– Как будто смертью запахло.

– Тебе показалось.

Я вновь вернулась к постели и положила голову Сашке нагрудь. Он стал гладить меня по голове и нежно перебирать мои волосы.

– Я так не хочу тебя терять.

– Я всегда буду рядом, – прошептал он. – Тыпросто поднимай почаще голову и смотри на небо. Я буду стараться тебе помогатьи тебя оберегать.

А затем мы не удержались и вместе заплакали. Я никогда невидела, чтобы Сашка плакал. Мы оба понимали, что мы вместе последние часы иочень скоро счёт пойдёт на минуты. Я достала носовой платок и вытерла свои иСашкины слёзы. Затем подошла к окну, распахнула его настежь и произнесла сблаженной улыбкой:

– Саш, смотри, какой потрясающий закат. Прямо как накартине.

Он попытался сесть, но не смог, и лишь поднял голову.

– Алина, не закрывай окно. Пусть в палате будет свежийвоздух.

– А может, шампанского выпьем? – неожиданнопредложила я, вновь смахнув слёзы.

– Шампанское? Откуда? – растерялся Сашка,удивленно посмотрев на меня.

– Оно в холодильнике стоит. Твои родители привезлинесколько бутылок, чтобы медсёстрам дарить. Я вот подумала, а чем мы хуже?

– Ну что ж. Умирать так с музыкой и шампанским. Амузыка есть?

– Музыки нет. Да она и не нужна. Давай будем слушатьветер за окном. Так как на счёт шампанского?

– Легко, – Сашка как-то нервно улыбнулся, поджавнижнюю губу. – Только я бутылку вряд ли смогу открыть. Бессилие атаковало.

– Ерунда. Я открою её сама.

Я достала бутылку из холодильника и поставила на тумбочкудва больничных гранёных стакана.

– Жаль, фужеров нет, – печально заметила я,стараясь справиться с тугой пробкой.

Сашке стало неудобно, что бутылку открываю я, и он поднялослабленные, тощие руки.

– Дай мне. Я попробую.

– У меня уже получается.

Когда пробка отлетела к потолку, я разлила шампанское постаканам и, протянув Сашке стакан, тихо спросила:

– За что пьём?

– За последние минуты, проведённые вместе, – сболью произнёс Сашка.

– Минуты?! Может быть, всё же дни или часы? – Моёлицо исказилось в болезненной судороге.

– Минуты, – прошептал Сашка и постарался выдавитьиз себя улыбку, но она получилась очень несчастной.

Мы смотрели друг другу в глаза и потягивали шампанское.

– Саш, тебе страшно? – вновь всхлипнула я.

– Страшно, что я буду смотреть на тебя СВЕРХУ, но несмогу тебя больше обнять.

Осушив свой стакан до дна, я склонила голову Саше на грудь.

– Люблю тебя…

И услышала, как упал на пол его стакан…

– Нет!!!

Я схватила Сашку за руку, попыталась нащупать пульс, но егоне было. Я держала его руку и долгое время не могла отпустить. На Сашкином лицезастыла улыбка. Мне казалось, что вот сейчас он откроет глаза и скажет, что этопросто дурной сон и мы навечно вместе. Ведь мы так долго друг друга искали ибыли так счастливы, когда нашли.

– Санька, дыши. Пожалуйста, дыши… – шептала я, держасьиз последних сил, чтобы не разрыдаться.

– Ну сделай вздох… Ради меня…

Но Сашка больше не мог ничего сделать ради меня. Он и такстолько всего сделал. Всё это время он делал мою жизнь ЛУЧШЕ, СВЕТЛЕЕ иСПОКОЙНЕЕ. Я представила, как Сашкина душа сейчас отделилась от тела, взлетелаи парит где-то недалеко. Мне казалось, что теперь он светится, а за его спинойвыросли крылья. И было страшно, что сейчас он ими взмахнёт и улетит НАВСЕГДА.

Я не хотела даже думать, что мне теперь придётся жить одной.Мне слышался Сашкин голос, и он звал меня с собой… Каждая чёрточка на его лицебыла такой родной и знакомой. Я смотрела на него, не выпуская его руку, ибоялась пошевелиться. На вешалке висела его куртка и шапка. Когда Сашка ещё могходить, он одевался и мы шли к окну, чтобы подышать свежим воздухом ипоглядеть, что же делается за стенами больницы. Как правило, я садилась наподоконник, Сашка вставал рядом и смотрел на улицу, прижимая меня к себе. Мыоба верили, что он обязательно поправится.

Бережно положив Сашину руку ему на грудь, я открыла дверьпалаты и бросила умоляющий взгляд на проходившую мимо медсестру. Таостановилась и с надеждой спросила:

– Всё хорошо?

– Плохо, очень плохо, – глотая слёзы, ответилая. – Сашки больше нет. Он улетел на небо. Спасибо, что вы позволилипровести нам последний день вдвоём. Если честно, то в глубине души я не верила,что он последний…