Я поспешил домой, мечтая о том дне, когда смогу вновь усесться с Дженсеном на берегу реки, потягивая дикий эль.

После бессонной ночи отдохнуть было просто необходимо. Сначала из-за переутомления я долго не мог уснуть. Неопределенность будущего являлась мне в леденящем кровь разнообразии, однако в конце концов усталость взяла свое, и я погрузился в сон. Мне снилась зеленая вуаль. Драктон Белоу стоял в центре рыночной площади в окружении лежащих навзничь обитателей Вено. Все они крепко спали с лоскутами зеленой материи на лицах. Вокруг Создателя клубилась желтая мгла. Он поманил меня пальцем.

– Твоя очередь, Клэй, – сказал он и швырнул в меня горстку сверкающей пыли. Облако, словно рой пчел, двигалось прямо на меня. Я еще успел удивиться, обнаружив, что оно состоит из крошечных металлических птичек, прежде чем стая обрушилась на меня, выклевывая глаза. Я изо всех сил сопротивлялся им, но на меня вдруг навалилась такая усталость, что я упал.

– Иди ко мне, – сказал голос Создателя, и я почувствовал, как лицо накрывает вуаль. Я уснул, и в этом сне внутри сна меня охватила паника. Я уже решил было, что заболел сонной болезнью, но как раз тут проснулся от громкого лая.

Выкарабкавшись из постели, я торопливо оделся и выскочил на крыльцо, надеясь, что это односельчане доставили мне обещанное оружие и транспорт. С позволения сказать, так оно и оказалось. К вороту колодца была привязана самая дряхлая и жалкая кляча, какую мне когда-либо доводилось видеть. Спина у бедняги прогнулась, хвост походил на облезлый веник, а голова была понуро опущена – словно от стыда за то, что сделали с ней годы. Между колодцем и калиткой нервно метался тощий черный скелет. «Охотничья собака», – догадался я. Подобных персонажей мне доводилось видеть разве что на старинных гравюрах – там их обычно изображали рядом со слепым попрошайкой как олицетворение Нищеты.

В придачу к этим сокровищам я обнаружил арбалет с привязанным к нему колчаном и двенадцатью стрелами. Тринадцатой к земле был пришпилен клочок голубой бумаги. Я вытащил стрелу и развернул записку.

«Клэй, вот то, что ты просил. Коня зовут Квисмал. Он не то чтобы очень резв, зато вынослив. Пес по имени Вуд известен в округе тем, что становится свиреп и беспощаден, если дать ему кусок мяса. Дашь еще кусок – сделает все, что пожелаешь. Признаться, сначала мы хотели дать тебе огнестрельное оружие, но потом решили оставить его при себе – времена нынче неспокойные. Впрочем, арбалет – тоже отличное оружие, надежное и хорошо пристрелянное. Убивает наповал с сотни ярдов. Удачи тебе, Клэй. Мы никогда тебя не забудем.

Твои друзья, жители Вено».

Эта записка продемонстрировала с ужасающей ясностью, как высоко односельчане оценивают мои шансы. Возможно, мне следовало внять этому предупреждению, поддаться малодушию, как остальные, и ждать, что будет дальше…

Самым неприятным сюрпризом в моем снаряжении был арбалет. Какой прок мне с него, если придется стрелять в Грету Сикес или в какого-нибудь механизированного уродца Создателя? «С тем же успехом можно плюнуть в их сторону и назвать это самозащитой», – с горечью думал я, поднимая оружие с земли. Но это было все же лучше, чем ничего, и арбалет я решил взять. Привязывая его к седлу вместе с колчаном, я утешал себя мыслью, что теперь в крайнем случае смогу заколоться стрелой.

Затем я вернулся в дом и собрал пожитки: мешочек с травами, подарок Эа – костяной нож, немного сушеного мяса, одеяло и, конечно же, зеленую вуаль. Прежде чем закрыть дверь, я еще раз окинул взглядом свое скромное жилище. Сердце больно сжалось от желания когда-нибудь вернуться сюда снова и прожить остаток дней в мире и покое.

Выйдя из дому, я позвал пса. Тот продолжал с дикой скоростью носиться вокруг, высунув язык и вращая глазами. Я забеспокоился, не болен ли он бешенством, но тем не менее, покопавшись в мешке с провизией, вытащил кусок сушеного мяса и протянул псу.

– Вуд! – позвал я. – Ко мне!

Стоило этой твари увидеть мясо, как она тут же соскочила со своей орбиты и ринулась к нему. Я едва успел отпрыгнуть в сторону, когда пес взвился в воздух и схватил кусок, чуть не оттяпав мне пальцы. Отбежав с добычей подальше, он принялся жадно ее поглощать, производя при этом разнообразные, но одинаково чудовищные звуки. Я медленно приблизился и дружески протянул к нему руку.

– Вуд, Вуд… – ласково увещевал я. – Хороший песик…

В ответ эта неблагодарная скотина злобно зарычала и попыталась цапнуть меня за руку. Успев отскочить в последний момент, я наградил пса увесистым пинком в зад. Тот взвизгнул и исчез в кустах.

К тому времени когда я сумел взгромоздиться на лошадь, солнце почти село и только на западе, над верхушками деревьев, еще трепетал отсвет заката. Ночь обещала быть чудесной – теплой, но с ласковым ветерком. Над головой уже зажглось несколько звезд, и я молил небо о лунной ночи – чтобы в лесу было не так темно.

Верхом мне приходилось ездить раза два в жизни, да и то в глубоком детстве. С высоты седла земля казалась ужасно далекой, и это меня беспокоило. Несчастное животное прогнулось под весом моего тела и смердело так, будто смерть уже надежно обосновалась в его раздутом брюхе.

– Вперед! – скомандовал я. Лошадь не сдвинулась с места.

– Н-но! – крикнул я и вонзил ей пятки в бока. Кляча громко выпустила газы и пошатываясь побрела в лес.

Так начался мой крестовый поход.

Пока мы дюйм за дюймом приближались к опушке, откуда-то снова нарисовался черный пес и, молнией выскочив из кустов, бросился вслед за нами. Он словно осознал наконец свою аллегорическую сущность в олицетворении Нищеты. Я старался не думать о шансах на успех и о том, какими коварными способами меня могут убить. Вместо этого я предпочитал размышлять о Белоу и его чудовищной жажде власти.

Всю ночь я трясся верхом на своей тщедушной лошаденке, поеживаясь от шороха опавшей листвы и шарахаясь от любой тени. Черный пес время от времени исчезал, но потом вдруг выскакивал из подлеска справа или слева от дороги и пробегал меж медлительных ног моего скакуна. Квисмал от этого сразу терялся и останавливался как вкопанный.

Сперва я нещадно лягал его пятками, чтобы заставить двигаться дальше, однако с тем же успехом мог бы подпинывать себя самого. В ходе долгих экспериментов выяснилось, что несколько ласковых слов, сказанных Квисмалу на ушко, действуют куда лучше насилия. Я шептал ему: «Вперед, мой благородный конь» – или еще какую-нибудь чепуху в том же роде, и тогда он, пошатываясь, трогался с места.

Треск сверчков в траве понемногу превратился в подозрительный шепот. Даже лик полной луны, которой я так радовался в начале пути, приобрел какое-то зловещее выражение. Мы выехали на поляну, и я поднял голову, чтобы вглядеться в молочное великолепие ночного светила. Черты лунной физиономии проступали исключительно четко и показались мне вдруг похожими на лицо Белоу. Мне представилось, как Создатель стоит на вершине высокой башни, поворачиваясь на каблуках, чтобы вобрать в себя все жизни ничтожных людишек из Вено. В этот миг я бы не удивился, пожалуй, увидев в небе гигантский перст, готовый меня раздавить.