– Отдай, злыдень! – схватился разбойник за гирю свою, поднял и пошел на царя.

– Ваня, не бери греха на душу! – закричал царь. – Давай лучше по-мирному, по-хорошему…

Уронил разбойник гирю, пирог схватил да и проглотил, сам не заметил как, а потом и говорит:

– Пойдем-ка вместе за кладом, а то без меня не найти его. Только стрельцов с собой не бери, а то знаю я тебя – золото откопаете, а меня назад в острог потащите, а мне тут скучно без дела сидеть…

А к царю Гороху как раз собирались послы от Шемаханской царицы прибыть, а стол для них накрыть было не на что, так что пришлось ему соглашаться. Да и подумал он, что, если Ванька сбежит, можно его еще раз поймать, чтобы люди служивые без дела не сидели, штаны не протирали казенные.

Вот идут они через чащу, через полянку, по овражку да через ручей, то налево свернут, то направо. А лес-то всё гуще становится, филины всё страшнее ухают, волки воют, медведи рычат, вепри хрюкают. Если б царь не приказал стрельцам тайно за ними следить, он бы уж давно страху натерпелся…

– Всё. Пришли, – сказал Ванька и показал на бугорок под сосной. – Тута копай.

Хотел царь сказать, что землю рыть не царское дело, но вспомнил, что у Вани к ноге гиря прикована. Делать нечего – самому копать пришлось. Раз копнул – ничего не выкопал. Два копнул – подкову ржавую добыл. Три копнул – увидел горшок с крышкой. Крышку поднял, а там ящерка сидит жемчужная, а на ящерке корона золотая да с брильянтами. Посмотрела она на царя и спрашивает:

– Чего тебе надобно…

А Ванька через плечо глянул и, пока царь удивлялся, как крикнет:

– Чтоб гиря от меня отстала!

Цепь тут же отвалилась, змеей прикинувшись, в кусты уползла и железку за собой утащила. А Ванька вслед за ней убёг. И не поймал его никто: стрельцы, оказалось, еще раньше заблудились. А царь на ящерку глянул и спрашивает:

– Ты что ж, любые желания выполняешь?

– Не любые, а только три, да и то только для тех, кто поймал меня.

– Хочу золота пудов пять! – пожелал царь.

– А ты меня не поймал еще, – ответила ящерка, да как из горшка выпрыгнет и в траву – шасть.

Царь хоть уже и немолод был, встал на четвереньки и давай за ней гоняться. До ночи ловил. А как стемнело, оказалось, что она в темноте светится, и тут уж у нее скрыться-то не вышло. Поймал ее царь, в шапку посадил и видит: возле него гиря золотая из-под земли вылезла, цепь отрастила и царя той цепью за ногу схватила.

– Отпусти! – закричал царь.

– Это второе желание, – сосчитала ящерка, и цепь тут же пропала, а гиря в кучу ефимков превратилась.

– А теперь пусть Ванька-Каин сам в острог придет и железку свою принесет, – пожелал царь и ящерку тут же на волю выпустил.

Золото на другой день стрельцы во дворец перетаскали, а к ночи и Ванька добрался до острога: далеко, видно, убежать успел.

– Не думал я, – говорит, – что ты ящерку-то выловишь. Ишь, шустрый какой. А меня-то зачем опять заарестовать велел?

– Я же царь, – ответил царь. – Я ж понимаю, что если тебя в остроге не держать, ты ж меня первого и ограбишь. Опять же теперь снова есть с кем поговорить по душам…

Как всем известно, был когда-то царь по имени Горох. Царство у него было небольшое, но безграничное. Не то чтобы у него границ не было, просто не знал никто толком, где они находятся. Но знать о них было не обязательно, а вот охранять всё равно надо. Так что, как только лето наступало, царь приказывал главному своему воеводе со стрельцами в леса идти, медведей пугать, чтоб неповадно было без дела слоняться.

И вот однажды, как только дорожки подсохли, ушло Горохово войско проводить летнюю кампанию… День прошел – не вернулся никто, два прошло – та же история, а на третий день воевода один вернулся, весь грязный и оборванный, где только грязи нашел.

Дотопал он еле-еле до палат царских, тут ноги под ним и подломились. Упал он прямо на крыльцо и сразу же заснул богатырским сном. Будили его и сам царь, и царица, и казначей, и полотер. И за плечо трясли, и водой холодной обливали, и в ухо кричали, вставай, мол, и доложи по всей форме, что за лихо приключилось, – спит воевода, да ещё и храпит с присвистом.

Пока воеводу будили, ночь наступила. Тут уж все не на шутку перепугались – что за супостат объявился. А ну как прямо ко дворцу заявится… И оборонять царство некому, ежели всё войско где-то затерялось. Пришлось царю казначея послать по дворам ходить, народ скликать, мол, кто с косами да с вилами придет караул нести, того на три года от податей освободят. Но не пришел никто, все решили – уж лучше отдавать царскую десятину, зато целыми быть.

Огорчился царь, а делать нечего… Отыскал он в сундуке старую ржавую саблю, которую еще при прадеде его отковали, губную гармошку, что подарил один проезжий купец, и наутро сам пошел воевать, если больше некому.

Как только вошел он в лес, сразу страху натерпелся – то ветка скрипнет, то филин ухнет, то птаха безымянная из-под ног порхнет. И вдруг видит царь – навстречу ему сама Баба-яга идет, ногой костяной гремит и ступу на себе тащит.

– Ты чего это, бабуля, пешком идешь, аль ступа сломалась? – спросил ее царь, а сам на всякий случай за саблю держится – мало ли еще кто появится.

– Да стрельцы твои разбудили в лесной глуши Баюнище Сонноглазое, вот и бегу от него, – ответила старуха. – А лететь нельзя мне: боюсь, как бы не уснуть, а сверху падать ох как больно.

– А ну рассказывай, что там за Баюнище, а то как стукну! – пригрозил ей царь.

– Т-с-с-с… Помолчал бы ты, царь, а то сам лиха не оберешься. Оно само больше спит, но если проснется, все вокруг засыпают. А победить Чудище-Баюнище может только тот, кто его перебаюкает. Я не могу – голос больно хриплый, вот и убегаю. А те, кого оно убаюкало, не проснутся, пока само Баюнище не заснет.

Сказала это Баба-яга и быстро-быстро побежала куда глаза глядят, а царь давай вспоминать все песни колыбельные, которые ему нянька в детстве пела. Только давно это было – вспомнил пару, да и те наполовину.

Идет он всё дальше в лес, с веток уже белки сонные падают, волки навстречу идут, шатаются, медведи под кустами лежат, храпят с присвистом. И самому царю уже спать хочется так, что еле ноги волочит. А Баюнище всё никак ему не попадается – видно, само его боится, царь всё-таки.

И вдруг из чащи голос раздается:

– Баю-баю-баю-бай! Хоть ты царь, а засыпай!

Царь Горох за елку зацепился, чтобы не упасть, да как закричит:

– Выходи-ка, Чудище, Чудище-Баюнище! Знаю я, кого ты никогда не убаюкаешь!

Такой обиды Баюнище не выдержало, да как выскочит, как выпрыгнет – глаза горят, хвост в траве извивается, зубы щелкают – от такого страху весь сон с царя как ветром сдуло.