– Сударь, – промямлила Стейна. Она поставила миску и чашку на стол перед сислуманном и сделала неуклюжий книксен. – На здоровье вам, сударь.

– Благодарю, – ответил Блёндаль. Оценивающе принюхался к скиру, а затем поднял взгляд на сестер и скупо улыбнулся: – И которая же из вас старшая?

Лауга толкнула локтем Стейну – отвечай, мол, – но та молчала, глазея с разинутым ртом на ослепительно алый мундир гостя.

– Я – младшая, – сказала наконец Лауга и улыбнулась, чтобы показать ямочки на щеках. – Стейнвор старше меня на год. В этом месяце ей исполняется двадцать один.

– Все зовут меня Стейна.

– Вы обе очень хорошенькие, – заметил Блёндаль.

– Благодарю, сударь. – И Лауга снова подтолкнула локтем сестру.

– Спасибо, – пробормотала Стейна.

– Обе унаследовали от отца светлые волосы, но у тебя, я вижу, – он кивком указал на Лаугу, – глаза голубые, как у матери.

С этими словами сислуманн отодвинул в ее сторону миску, к которой так и не притронулся, и взял со стола чашку с молоком. Принюхался к нему – и тут же отставил обратно.

– Поешьте, сударь, – проговорила Лауга, жестом показав на миску.

– Благодарю, но я вдруг почувствовал себя совершенно сытым. – Блёндаль сунул руку в карман. – Что ж, я предпочел бы обсудить причину своего визита с хозяином дома, но, поскольку окружной староста Йоун отсутствует, а дело не может ждать его возвращения, вижу, я вынужден рассказать обо всем его дочерям.

Он достал лист бумаги и развернул его на столе, дабы сестры могли прочесть, что там написано.

– Полагаю, вам известно о происшествии, которое случилось в минувшем году в Идлугастадире?

Стейну передернуло.

– Вы про убийство?

Лауга кивнула, ее голубые глаза посерьезнели.

– Суд проходил в вашем доме.

Блёндаль склонил голову:

– Именно так. Убийство Натана Кетильссона, травника, и Пьетура Йоунссона. Поскольку эта прискорбная и в высшей степени ужасная трагедия произошла в округе Хунаватн, в мои обязанности входило совместно с судьей и Земельным судом в Рейкьявике принять решение относительно участи подозреваемых.

Лауга взяла листок бумаги и отошла к окну, чтобы при свете дня прочесть, что там написано.

– Стало быть, дело закончено.

– Напротив. Действительно, трое подозреваемых еще в октябре прошлого года были признаны виновными как в убийстве, так и в поджоге – судом этой страны. Но теперь дело передано в Верховный суд в Копенгагене, столице Дании. Король… – тут Блёндаль сделал паузу для вящего эффекта, – король лично должен узнать о совершенном преступлении и утвердить мой первоначальный приговор о казни преступников. Как ты сама можешь прочесть, все трое приговорены к отсечению головы. Сие есть торжество правосудия, и я уверен, что ты с этим согласишься.

Лауга рассеянно кивнула, не отрываясь от чтения.

– Так их не отправят в Данию?

Блёндаль, усмехнувшись, откинулся на спинку деревянного стула, оторвав от пола подошвы сапог.

– Нет.

Лауга подняла на него озадаченный взгляд:

– Но тогда, сударь, простите мое невежество, где же они будут…

Голос ее пресекся.

Блёндаль со скрипом отодвинул стул, поднялся и встал у окна рядом с Лаугой, намеренно не замечая присутствия Стейны. Поглядел в окно, затянутое сушеным овечьим пузырем, и заметил на его тусклой поверхности крохотную жилку. Блёндаля передернуло. Окна его дома были стеклянные.

– Преступники будут казнены здесь, – наконец сказал он. – В Исландии. Если быть точным – на севере Исландии. Я и судья, который вел процесс в Рейкьявике, решили, что так будет… – Он замялся, подбирая подходящее слово: —…Дешевле.

– В самом деле?

Блёндаль сурово глянул на Стейну, которая сверлила его подозрительным взглядом. Протянув руку, она выхватила листок у Лауги.

– Именно так. Хотя не стану отрицать, что публичная казнь также позволяет наглядно показать нашим соотечественникам, какова бывает расплата за тяжкое преступление. Тут надобно действовать с умом. Ты ведь знаешь, умница Сигурлауг, что преступников такого сорта, как правило, отсылают в Данию, где в достатке имеются тюрьмы и все такое прочее. Поскольку было решено, что этих троих казнят в Исландии, в том самом округе, где они совершили преступление, нам необходимо место для содержания их под стражей вплоть до того, как будут согласованы время и место казни.

Как тебе известно, у нас в Хунаватне нет помещений, где можно было бы держать заключенных. – Блёндаль развернулся и вновь опустился на стул. – Поэтому я решил, что их следует разместить на хуторах. В жилищах праведных христиан, которые добрым примером побудили бы их к раскаянию и на благо которых преступники трудились бы до тех пор, пока приговор не будет приведен в исполнение.

С этими словами Блёндаль подался к Стейне – она так и застыла по другую сторону стола, одной рукой зажав рот, а в другой стискивая листок бумаги.

– Исландцев – представителей власти, – продолжил он, – которые, разместив у себя этих людей, тем самым исполнят свой долг.

Лауга ошеломленно смотрела на сислуманна.

– Разве их нельзя содержать где-нибудь в Рейкьявике? – пролепетала она.

– Нет уж. – Блёндаль подкрепил свой ответ категорическим взмахом руки. – Это будет слишком дорого.

Глаза Стейны недобро сузились.

– И вы хотите поселить их здесь? У нас дома? Только потому, что суду в Рейкьявике неохота тратиться на то, чтобы отправить их за море?

– Стейна! – предостерегающе одернула Лауга.

– Ваша семья получит возмещение за хлопоты, – нахмурясь, сообщил Блёндаль.

– И что нам прикажете с ними делать? Приковывать цепями к ножкам кроватей?

Блёндаль медленно выпрямился во весь рост.

– У меня нет выбора, – промолвил он, и голос его зазвучал вдруг угрожающе. – Ваш отец – представитель власти и обязан исполнять свой долг. Уверен, он не станет оспаривать мое решение. В Корнсау не хватает рабочих рук, поэтому вы едва сводите концы с концами. – Он шагнул вплотную к Стейне, глядя сверху вниз в полумраке гостиной на ее замурзанное неказистое личико. – Кроме того, Стейнвор, я не стану слишком обременять вас, требуя взять под свою опеку всех троих заключенных. На вашу долю достанется только одна из женщин. – Блёндаль положил тяжелую руку на плечо Стейны, словно и не заметив, как та съежилась. – Ты ведь не боишься женщин, верно?

Когда сислуманн отбыл, Стейна вернулась в гостиную и взяла со стола миску со скиром, к которому гость так и не притронулся. Верхний слой скира загустел, свернувшись по краям миски. Стейну затрясло от бессильного бешенства, она в ярости грохнула миску на стол и прикусила губу. Она еще долго стояла, полнясь беззвучным криком и борясь с желанием разбить миску вдребезги. И лишь когда накативший гнев отхлынул, вернулась в кухню.