Вера подняла подол платья и посмотрела вслед удаляющемуся такси. — Здесь…

Кирилл снял туфли, аккуратно стянул носки и босыми ногами встал на холодный песок. До воды было рукой подать, и стопы ощущали соль и влагу февральского океана. Прежде чем Вера успела напомнить ему о рекомендациях врача, мужчина хихикнул, словно двадцатилетний, и бросился к воде. В его седых волосах подпрыгивали последние солнечные лучи, и женщина совершенно забыла, что хотела сказать.

Она тоже разулась и осталась стоять где-то в центре самого счастливого дня своей жизни.

Кирилл остановился у воды, обернулся и помахал ей рукой.

— Идём, Вера! Наше свидание продолжается!

45 лет назад она уже слышала этот голос. Только более чётко.

Она подошла к мужу и взглянула под ноги. Океан замирал перед ними белой пеной, ластился, как ручной зверёк. И женщина слишком чётко для своего возраста помнила тот день 45 лет назад. Им было по 20 лет, и они не боялись, что однажды забудут своё первое свидание. Тогда они жили сегодняшним днём, потягивали глинтвейн и с чего-то вдруг обсуждали имена для будущих детей.

Страх забыть пришёл вместе с дальнозоркостью и тугоухостью, и сегодня Вера с облегчением поняла, что старость способна забрать и слух, и зрение, но не способна забрать любовь. И это было главным откровением этого дня для неё.

Когда ноги обдало холодной водой океана, Вера взвизгнула и выронила сумку. Кирилл засмеялся, потёр колено и наклонился, чтобы помочь собрать рассыпавшиеся вещи.

Их пальцы встретились над серым металлическим чехлом, и Вера с Кириллом посмотрели друг на друга. Где-то в центре самого счастливого дня в их жизни догорал закат. Волны шумели позади их наклонившихся к песку фигур. Мужчина заботливо стряхнул песок со своей ладони и прикоснулся к лицу жены. Его тонкие пальцы дотронулись до мочки её уха.

— Где аппарат? — неловко произнёс Кирилл, и Вера слишком быстро ответила: — Я думала, что ты не заметишь.

— Я заметил ещё в буфете, милая. То, как ты щуришься, когда плохо слышишь, сложно перепутать с чем-то другим. Я думал, что он в чехле, но чехол пустой… Ты его потеряла?

Он резко выпрямился и стал оглядывать тёмный пляж.

— Где-то здесь? Где-то здесь или после концерта?

Его карие глаза встретились с глазами Веры. И какого бы цвета они ни были, они тоже его никогда не обманывали.

— Я забыла его в Петербурге.

Но он и так это понял. И последовавшие за этим осознания почти выбили землю у него из-под ног.

— Как… ты…

Он уставился на серый чехол от слухового аппарата в своей руке, пытаясь осознать произошедшее.

— Ты же ничего без него не слышишь!

— Слышу, но плохо, — поправила его Вера.

— Очень плохо! — воскликнул Кирилл, всплеснув руками. — А… а на концерте!

Ты подсказала мне ноту, на которой я сбился! Но с твоего ряда…

Его глаза расширились, и в них отразилась вся синева океана. Или это были слёзы?

— … это была самая тихая часть моего концерта… особенное диминуэндо в центре пьесы…

— Моя самая любимая, — вставила Вера, прижав сумку к груди. — До — моя самая любимая нота в твоём исполнении. Я знала, что если ты и собьёшься, то на моей самой любимой ноте, потому что взвалишь на себя не только свою любовь, но и мою.

Кирилл молча протянул ей чехол.

— Это был твой самый замечательный концерт, мой самый замечательный, потому что как бы плохо я ни слышала, я всё услышала. Потому что за 45 лет лучше всего я научилась тебя слышать, Кирилл.

— Но… я играл этот концерт для тебя…

Он повернулся к океану и поднял голову к небу. Тёплый февральский воздух щекотал его шею. В груди клокотали слёзы, применение которым он никак не мог найти.

— Нееет, — серьёзно протянула Вера, — ты играл этот концерт для себя. Чтобы понять, кем ты стал. Ведь ты стал великим музыкантом.

Она стояла поодаль, обдуваемая ветром. Подол её платья намочила волна, потом ещё одна, но Вера продолжала стоять. Она точно знала, что сейчас Кириллу нужно побыть одному. Вдохнуть полной грудью, признать правду о себе, о ней, о них. Остаться на мгновение просто собой, во всём величии и великолепии. На миг возгордиться, наконец, полюбить.

Кирилл смотрел на тёмную полоску неба, которая переходила в океан. Вечер превращал воду в дикое живое существо, хранящее тайны и секреты, точно способные рассказать о жизни побольше Кирилла. Мужчина вдохнул поглубже и почувствовал соль на губах. Это был океан. Или это были слёзы?

Он смотрел вперёд и чувствовал, что не ошибся. Сколько бы раз он ни сбивался в своих фортепианных партиях, здесь он точно не ошибся. Это была его самая замечательная партия.

— Ты — моя самая любимая нота жизни.

Вера подняла голову к звёздному небу, улыбнулась и почувствовала соль на губах. Это был океан. Или это были слёзы?

Старость была способна забрать у них хороший слух и хорошее зрение, но не отняла способность чувствовать рядом друг с другом особенное счастье. Особенное молчание. Особенную тишину. Особенные слёзы. Особенное счастье. Особенную любовь.

Пусть будет так. Мне хочется в это верить.