Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лиза, пошли потанцуем?
Если бы он знал, какой музыкой звучали для меня его слова! Конечно, отказаться я не могла. Он легко обнял меня. Мои руки на его груди… Сквозь рубашку я ощущала жар кожи… Его лицо в нескольких сантиметрах от моего. Я не могла отвести взгляд. Я смотрела и смотрела бы вечно. Я знаю, что виной всему спиртное, выпитое им. А может быть, общая атмосфера — рядом очень многие целовались… Я не закрыла глаза, когда губы Матвея притронулись к моим — не могла пропустить ни мгновенья. А вот его глаза были закрыты — возможно, на моем месте от представлял совсем другую женщину… Он бесстыже обвел языком контур моего рта. Всего несколько секунд. В то мгновение, когда я непроизвольно вцепилась ногтями в его грудь, он резко распахнул глаза и, кажется, даже испугался, увидев меня. Мне было шестнадцать, ему тридцать один. Я уверена, он не придал никакого значения тому поцелую. Зато я запомнила его на всю свою жизнь…
4
Когда мама умерла, и мы остались вдвоем с сыном, я понял всю глубину проблемы, с которой мне предстояло дальше жить.
Мой мальчик в три года, если сфотографировать его, и показать фотографию вместе с изображениями других детей — ничем от них не отличался. Может быть, во мне говорили отцовские чувства, но мне казалось даже, что он был более красивым внешне, чем другие дети, с которыми мне приходилось раньше общаться, включая даже моих племянников. Иногда в магазине или больнице, или на игровой площадке, видя меня с малышом, молодые мамочки с детками подходили пообщаться. И поначалу они восхищались его красотой. Но только поначалу…
Если понаблюдать за Даней хотя бы десять минут, становится ясно, что он не такой, как окружающие. Эта его особенность наиболее ярко видна в контрасте с другими детьми. Я помню один такой случай. Мы гуляли в парке. Я вытащил Даню из прогулочной коляски и поставил на ноги. Сам сел на скамейку, а он ходил мимо меня туда-сюда четко от одного края скамейки к другому. Останавливался на несколько секунд у края, как бы фиксируя невидимую границу, и шел назад. Он не смотрел вокруг, он не видел ни детей, ни взрослых гуляющих неподалеку. Так продолжалось, пока к нам не подошла девушка с таким же по возрасту малышом. Подозреваю, что она больше хотела познакомиться со мной, чем навести мосты для игры ее сына с моим. Это была одна из наших первых, после смерти бабушки, совместных прогулок…
Девушка что-то говорила о детских проблемах, о том, какой у нее непоседливый и непослушный мальчик. Потом она спросила, можно ли ей познакомить наших детей. Я, конечно же, ответил утвердительно. Она поймала все также шагающего Даню за руку. Он остановился, глядя в землю. Она подозвала своего мальчика и сказала: "Это — Саша! А тебя, как зовут?" Мой сын ожидаемо молчал, хотя свое имя знал и даже иногда сам называл его. Я сказал за него. Тогда девушка подняла пальцем его опущенное лицо за подбородок и спросила: "Ты будешь играть с Сашей?" Ничего не добившись от него, она вопросительно посмотрела на меня. Пришлось озвучить его диагноз.
Мы сидели с ней молча на скамейке и наблюдали за мальчиками. Саша собирал осенние листья и носил к нам. Складывал их кучками на свободной части скамьи. Даня ходил. Неожиданно Даня заинтересовался листьями. Он подошел к кучкам, не обращая никакого внимания на Сашу, как будто того и не было рядом, и стал отрывать от листьев черенки. Саша возмутился, но мама уговорила позволить Дане поиграть с листиками. Эти кусочки мой сын не выбрасывал, а собирал в руку. Потом он отошел к соседней скамейке, положил свою добычу на нее, стал брать черенки по очереди, подносить близко к глазам. Он долго рассматривал каждый кусочек, затем клал его в кучку. Брал другой и с ним проделывал то же самое, что и с предыдущим.
Саша успел порисовать мелками на тротуаре и скамье, сделать несколько букетов из листьев и подарить маме, найти гриб неподалеку, подуть мыльные пузыри, половить их, наконец, намочить в луже ботинок, а мой мальчик все также рассматривал кусочки от листьев, как будто от этого зависела его жизнь.
Если честно, я был в ужасе. Я не понимал его. Мама, уже болея, пыталась передать мне весь накопленный ею опыт по воспитанию Дани. Но тогда я думал о другом… Самое главное, говорила она, суметь его полюбить. До того, как я остался с ним один на один, мне казалось, я его люблю. Я приходил домой, когда Даня уже спал, я поправлял на нем одеяло, оставлял на столике в детской новую игрушку, любовался его милой мордашкой и шел спать. И даже в те часы, когда я бывал дома вместе с ним, он казался мне идеальным ребенком: никогда не шумит, сидит себе спокойно в своей комнате с игрушками или бумажками какими-нибудь. Я видел некоторые его странности, но я ведь знал о его диагнозе и многое прочитал в интернете на эту тему. Но читать — это одно, а жить с ним — совсем другое.
За полгода вместе я изучил всю литературу об аутизме, какую только мог найти. Я понял, что вылечить это заболевание нельзя, но кое-что сделать, чтобы помочь Дане социализироваться, все-таки вполне реально. И для этого ему нужен я. Целиком и полностью. Рядом всегда.
Я вычитал в какой-то статье, что детям с диагнозом аутизм лучше не менять обстановку. Жить в одном и том же месте. Но, хотя и старался следовать всем рекомендациям врачей, в данном случае пошел своим путем.
У нашей мамы в деревне в другой области, в двухстах километрах от нашего города, был небольшой домик. Мы с братом отремонтировали его, провели все возможные коммуникации, обставили современной мебелью. Благодаря близости районного центра, в деревушке был интернет. Я работал в удаленном доступе — чинил компьтеры нашим заказчикам, делал