голову кольцо телесного цвета. Обруч сам отрегулировался по размеру головы, то сжимаясь, то ослабляя давление.

— Прям как в рекламе, — ликовал Успейка, ощупывая лоб, виски и затылок.

— Точно! — подтвердил Валид, извлекая из контейнера, где лежал обруч, плоскую металлическую коробку размером с ладонь. — И конфетки эти ешь. Чем больше, тем лучше.

— Валид Дюральевич, — спохватился Успейка, — а вы Муху возьмёте? Он тоже сдавал тест Тетерева.

— Муху? — непонимающе прищурился старик.

— Да, это мой друг, — затараторил Успейка, — Муханов Денис Ефремович.

Валид позвонил секретарше:

— Марика, глянь по базе, — он назвал ей Мухино полное имя и спросил Успейку про Мухин возраст.

— Ой, не знаю, — озадачился Успейка, — мы в одном классе учились…

— Ну ты поняла, да? — хмыкнул старик, глядя на Успейку искрящимися глазами. Валид выслушал ответ и поблагодарил неведомую Марику. — Такая история, Успей. У твоего Мухи показатель шестьдесят три процента. Соответственно, он в нашей вселенной человек и ещё в одной — крупное животное. Но до животных у нас пока руки не доходят.

— А-а, — многозначительно протянул Успейка.

Появился военный, забиравший Успейку из дома. Старик попрощался, пообещав вскоре навестить Успейку и проверить, как он устроился на новом месте. Успейка шёл к выходу и слышал позади возбуждённый голос Валида Дюральевича:

— Так, коллеги, бросаем всё и готовим новое подключение. С этим парнем мы наконец увидим все вселенные сразу.

Ананимат

Маринка сама никогда не пошла бы за Игоря. Но иначе Хромого не спасти. Даже Бова Карлович Краковский — отец Игоря, всемогущий владелец корпорации «Рапсодия» — бессилен.

Через пятнадцать минут Игорь ждёт Маринку в ананимарии. Одетая по погоде, она села на лабораторный табурет перед альмастатом, выпрямилась и положила ладони на колени, расправив бежевый подол кашемирового пальто. По лицу, розовому берету и клетчатому шифону шарфа побежали разноцветные блики. За выпуклым стеклом прибора жалась по углам застенчивость. Она мимикрировала и уворачивалась от пунцового бесформенного комка хамства, сквозь который то и дело пролетал синий шарик безразличия. «Как мне тебя не хватает», — Маринка протянула руку ему навстречу и коснулась пальцем стекла. Как Хромой говорил? «Целостная личность — не качество, а пропорции». «Лучше бы я этого не знала. — Маринка оглядела разорённые шкафы и полки. — Ну почему Хромого не пустили в тот ночной клуб?!»

***

Не пустили. Это его-то! Чьи протёртые на коленях джинсы и красная рубаха, торчащая из-под узкого пиджака с короткими рукавами, слыли душой танцпола!

Вопреки фамилии, Хромой ходил ровно, твёрдо ступая и пленяя женские взгляды: два метра росту, кость широкая, волосы дыбом и весь будто прямоугольный.

У входа в двухэтажное здание с фиолетовым фасадом без окон, две гориллы из охраны клуба тщетно преграждали Хромому дорогу. Он с бесшабашной улыбкой напирал на них и кричал в синюшные от неонового света лица:

— Вы чего?! Это ж я! Да меня тут все знают! — Хромой простёр ладонь к потупившей взгляды очереди, послушно ровняющей строй по лееру ограждения.

Из чёрных стеклянных дверей на подмогу гориллам выскочили два здоровенных толстяка в жёлтых рубашках и коричневых брюках. Цедя сквозь зубы: «Хватит с ним цацкаться!», они ловко развернули Хромого и легко, будто он ничего не весил, вытолкали на проезжую часть.

Ловя равновесие, Хромой упёрся руками в асфальт. Пуговица на пиджаке оторвалась, а вслед за ней из-за пазухи выпали с гулким металлическим цоканьем и покатились по дороге мимидосы.

— И сигары свои подбери! К нам с табаком вообще нельзя! — огрызнулись здоровяки, шаркая начищенными штиблетами.

Хромой ринулся подбирать разбросанные мимидосы и не видел мужчину, сказавшего густым баритоном:

— Минуточку! На каком основании вы его не пускаете? Что вы себе позволяете?!

— Вернитесь в очередь, будьте любезны! — одна из горилл видимо хотела выглядеть вежливее бульдозера.

— Руки уберите! — возмутился баритон. — Я — Краковский…

— Да хоть докторский! Как вы все надоели! — Раздался характерный хлёсткий звук удара.

Из соседних переулков донеслась полицейская сирена. «Нашёлся сердобольный — вызвал». — Хромой сунул в карман джинсов последний мимидос и заметался, соображая, откуда подкатит полиция. Сзади взвизгнули покрышки, и Хромой услышал знакомый баритон:

— Давай сюда!

Хромой обернулся и, не заставляя себя упрашивать, нырнул в открытую дверцу чёрного универсала.

— Мне полиция тоже не нужна. — Баритон промокнул платком кровоточащий нос на круглом лице с пышными бакенбардами до уголков губ. — Бова, — протянул он руку Хромому.

— Паша. — Хромой пожал руку Краковского.

Бова хлопнул водителя по плечу:

— Едем в «Бурбин», пивка хоть попьём. — И развалившись на диване, вновь приложил платок к носу. — Чего они к тебе прицепились? — покосился Бова на Хромого, комкая побагровевший кусок белой ткани.

— Да-й, — отмахнулся Хромой, — сынок хозяина клуба рассопливился, что все девки только со мной танцуют, папаша и дал отмашку меня не пускать. Неделю бухтели, а сегодня, видишь… Видите.

— Давай на «ты». Мы ж ровесники с тобой примерно. Это меня баки старят и полнота. — Бова покрутил пухлой ладошкой. — Да, хозяйские сынки — они такие, проблемные.

***

Пока ехали, пошёл дождь. На слякотную стоянку перед рестораном к вечеру набилась уйма машин. Хромой пригорюнился, мол, мест нет, и сюда тоже не пустят. Но Бову как родного встретил приветливый управляющий. Он лично провёл их на второй этаж в укромный закуток с мягкими скамейками вокруг деревянного стола и, получив зелёненькую, откланялся. За мокрым окном, под узким балконом вокруг этажа, перемигивалась жёлтыми и красными огнями дорожная развязка на выезде из города. Наискосок через зал, на крохотной сцене, не включая ни света, ни аппаратуры, два патлатых гитариста, любовно переглядываясь, наигрывали блюзовые импровизации.

На дубовые доски стола встали четыре кружки густого янтарного пива, две белые до рези в глазах тарелки, стеклянная бадейка с водой для рук, блюдо с дымящимися креветками и два ведёрка сырных шариков. Бова трижды жадно глотнул из кружки, крякнул и выгрузил себе на тарелку изрядную порцию креветок.

— Что за бирюльки ты там растерял? — Бова отломил креветке голову. — Впрямь сигары? Покурим?

Хромой смущённо засуетился, неловко пристраивая руки то на скамейке, то на коленях. Толкнул стол мощным торсом и, неуклюже ухватив кружку лапищей, осушил её залпом. Бова, орудуя во рту зубочисткой, не скрывал удивления:

— Ты чего растерялся-то, здоровяк? Публика помнит тебя молодым и дерзким. Закусывай, Паша, давай вот. — Бова подтолкнул Хромому шарики.

— Сейчас… — Хромой пыхтел и путался в карманах. — Наконец извлёк металлический цилиндр, похожий на сигарный футляр, длиной с пол-локтя и диаметром с большой палец. Отдающую желтизной матовую поверхность «футляра» испещряли блестящие дорожки — узкие и пошире, идущие то параллельно друг другу, то пересекающиеся под всевозможными углами. — Вот, остальные жирдяи