Неожиданно оживает трофейный «машингевер». Слишком длинные, неровные и рассеянные очереди выдают руку совсем неумелого стрелка. Подростка. Но эсэсовцам всё-таки приходится залечь: кого-то мой боец достал.

Понимая, что сейчас у нерадивого пулемётчика перегреется ствол, и очередной патрон пойдёт наперекос, бросаюсь вперёд. Ну, хоть ещё чуть-чуть…

Гансы, залёгшие под огнём МГ, не замечают опасности. Пулемётная очередь резко обрывается; бойцы СС тут же привстают и бьют в ответ практически залпом.

Ударившие в упор по немцам очереди МП-38 завершают бой. Магазин опустошается за какой-то десяток секунд, но, кажется, всё кончено.

…Только кажется. С земли на меня буквально прыгает гибкий и сильный эсэсовец, сжимая в руке длинный узкий кинжал.

Нацеленный в шею клинок принимаю на автомат и тут же получаю крепкий удар ноги в живот. Падаю на спину и тут же кувырком назад отступаю. Противник рвётся вперёд, выставив вперёд руку с кинжалом. Выхватываю финку из ножен на поясе.

Выстрел.

Враг оседает на колени. Из открывшегося рта бежит узкая струйка крови.

Фу-у, а я уже думал помериться с ним силами в ножевом бою…

Короткое облегчение сменяется тревогой: полный ярости и злобы взгляд немца способен прожечь дырку. В следующее мгновение он одним рывком бросается на меня.

Ошеломлённый, на одних рефлексах заученно ухожу в сторону, полосуя врага по руке, сжимающей кинжал, и достаю его шею обратным ударом клинка.

Бой окончен.

– Практически ровно три года назад. Да, этот эпизод занесён в журнал учёта боевых действий. И подтверждён как показаниями местных жителей, так и свидетельствами оккупационных властей. И много людей вы спасли?

– Пятнадцать человек. Первые, кто выпрыгнул из машины и добежал до леса, успели. Их было трое. Остальных разбегающихся расстреляли. В основном уцелели те, кто не дёргался.

– А потери ваших людей?

– Два красноармейца погибли, один был ранен. Я из кадровых бойцов сформировал пулемётные расчёты, так на них и сосредоточили ответный огонь. Потому и потери.

Тяжело был ранен один из снайперов, Лёшка, бывший егерь. Умер.

Это моя ошибка. Наслушался, как в зимнюю войну финские «кукушки» стреляли с деревьев. Домысел, конечно, но для стрелков сверху действительно лучший обзор. Специально нашли две подходящие верёвки, чтобы мои «кукушки» могли мгновенно спрыгнуть и не разбиться. Да только больно опытный попался пулемётчик в экипаже «ганомага».

Ещё раздробило руку Леониду, комсомольцу. Он был вторым номером расчёта МГ. Мишка, товарищ его, бросился на помощь, перевязал как смог, после чего сам открыл огонь. Собственно, этим он и спас меня с жителями.

– Да-да, Михаил Козаков. После проверки направлен в армейскую разведку. Парня представили к награде, ордену Красной Звезды. Молодец, хорошо воевал.

Кстати, никак не мог поверить, что вы немецкий диверсант.

Да, совсем забыл! Вы в курсе, что на вас ушло представление на «Знамя»? Вот хохма. Немецкого диверсанта награждают одной из высших государственных наград! Хотя бывало и похуже. Врага порой тяжело разглядеть, верно?

– Товарищ капитан, ну какой я враг? Только что ведь с вами разговаривали!

Особист одёрнул меня движением руки. Неприязненно отвернулся, поиграл желваками. Достав папироску, картинно зажёг спичку, прикурил. После чего снова развернулся ко мне:

– Курите?

– Никак нет.

Лёгкая улыбка тронула губы капитана.

– Ну вот видите? Какой вы красный командир, если не курите?

– А вы определяете советского человека по признаку: курю не курю? Плохи тогда наши дела с таким отношением… лиц, наделённых особыми полномочиями.

– Не наглейте. Лучше расскажите, что было после вашей авантюры. Вы действительно думали, что немцы простят вам отбитых жителей?

– Нет, не думал. С их стороны было бы нерационально отказываться от столь эффективной тактики. Но прекратив борьбу, мы автоматически признали бы за ними право грабить, насиловать и убивать просто по прихоти. Оставалось только одно: отвечать на каждый удар.

Что касается наших последующих действий осенью 41-го… Знаете, сразу после засады я очень сильно растерялся. Не ожидал от эсэсовцев такой прыти. До того я с ними близко не сталкивался, в моём понимании они представляли собой карательные части, палачей. Вы же знаете этот психологический тип людей – безмерно жестоких, привычных к насилию над беззащитными, упивающихся собственной властью в момент мучений. Именно таких ублюдков обычно вербуют в каратели.

Обратная сторона медали заключается, как правило, в том, что вся их жестокость рождается от крайней трусости. Я рассчитывал, что, попав в засаду, эсэсовцы потеряются, и мы легко их перебьём. Людей у меня было немного, но зато суммарная огневая мощь довольно внушительная: два пулемётных расчёта, два отличных стрелка. Теми же силами, но с меньшим вооружением мы без потерь – да даже раненых не было – взяли экипаж бронедрезины. А там были кадровые солдаты.

Но противника я недооценил. Эсэсовцы не палачи, нет, они фанатики с отличной боевой подготовкой. В бой включились мгновенно, дрались умело и яростно. И я не был готов к тому, что мой отряд, каким бы маленьким он ни был, фактически перестанет существовать.

…Мальчишки были первыми, кого я взял под крыло. Немцы к комсомольцам относились, мягко говоря, не очень, и родственники, к которым ребята приехали на лето, спрятали их в лесу.

Про них я узнал от батюшки. Знаете, некоторые люди очень интересно исповедуются. Они умудряются во время покаяния переложить вину на других, да ещё и компроматом поделиться. Так что найти парней не составило для меня особого труда.

Двое юношей-подростков лет по 15–16 сидят под деревом и о чём-то уныло переговариваются. Обрывки фраз доносятся до моего слуха. Из них я понимаю, что ребята вспоминают дом, семьи, волнуются за любимых.

Они же ещё дети… Стоит ли включать их в отряд?

Стоит. Виктор был прав, война быстрой не будет, и пацанам, так или иначе, придётся браться за оружие. Тем более комсомольцы, у них и путь-то только один. Ещё чего предпримут по юношеской глупости да горячности и сгинут. А под моим началом у них появится хотя бы шанс.

… —А Витюха? Тщедушный, лицо как у гниды, его никто в упор-то и не замечал. А теперь как же, полицай, попробуй что против сказать!

– Он, кажется, к Любке твоей неровно дышал. Как бы не было чего…

– Чего?!Да пусть только покажется, я его…

– Что ты его?

Немая сцена достойна гоголевского «Ревизора». Моё появление в немецком камуфляже (впрочем, вряд ли они разбираются в таких тонкостях) произвело на ребят сильное впечатление. Один из них, достаточно высокий и худощавый светловолосый парень (хм, что ж тогда из себя представляет полицай-«гнида»?) попробовал встать. Прямым ударом ноги в живот я пресёк эту попытку, сложив парня пополам.