Свои семьдесят грамм она выпила, морщась. Не очень привычна к вину. Это радовало. Алексей выцедил свою долю, посмотрел на небо, подумал и добавил веток в костер.

— Коли пришла, помогай. Сушнячка бы.

Девка безропотно отправилась за топливом и неожиданно быстро притащила сухару-березку и еще сучков сосновых. Сиживала у костерков. Жаль что не в пионерских походах.

— Теперь котелок помой и чайку заварим.

— Ага, — безропотно отозвалась она.

Между тем, время высветилось на часах, как три тридцать шесть. Костерок возобновился, и вода в котелке зашипела. Он заметил, что нехитрая закуска исчезла. Девчонка была голодна. Тогда он принес банку тушенки, открыл, остаток хлеба порезал.

— Выпью-ка я еще.

— И я?

— Ну, да. И ты…

Во второй раз она распорядилась водкой более смело. В два глотка проглотила зелье и, покосившись на Алексея, стала есть.

Очевидно, до утра девчонка уходить никуда не собиралась, и выгонять ее было не совсем правильно. Коротать же время в разговорах было занятно, но и поспать хоть немного хотелось.

— Иди в шалаш. Там ляжешь, — предложил он гостье.

— А ты?

— А я у костерка.

— Замерзнешь.

— А с тобой согреюсь?

— Расслабишься.

— Ты опять за свое?

— За свое родимое.

— На трассе, что ли, облом?

— Далась тебе эта трасса…

Свет костра всегда бывает волшебным, поскольку иным быть не может по определению.

Когда он очнулся в шалаше примерно через час от зыбкого полусонка, юная ладонь лежала на его щеке, а другая нашла его ладонь. Он перевернулся на спину, почувствовал на себе это тело, расстегнул на ней молнию джинсовую, нашел беззащитную и желанную плоть, и уплыл в другой сон.

Должно быть, это всплески рыб в осоке, звуки ночного озера структурировали предутренний нетрезвый бред в чудесную сказку. Он сам себя представил рыбой, только не банальным окунем и даже не линем, а той, что красива и стройна, той, что разум дан и дано время для счастья и его потери. И щека эта рядом и одежда, как гнет надоедливый, свалилась с него. Вместе с ним отслаивалось прошлое.

На излучине озера покачивалась лунная дорожка. Та рыба, что была рядом, не рыбой вовсе оказалась, а русалкой какой-то, с хвостом и рыжими сосками. Они опять и опять сплетались плавниками, а казалось, что это руки. Нельзя было попасть в сети рыбацкие, да и донок с крючками хватало на прибрежном пространстве и другой мерзости.

Но в эту ночь их миновала сеть, и губ не касалось ничего, кроме других губ. Сталь заржавленных тройников миловала.

Звезды едва тлели, когда они решились всплыть, устав от блужданий и объятий.

…Он лежал совершенно раздавленный происшедшим, несчастный и противный сам себе.

— Хороший, крепкий папашка, — она хохотнула и легла набок.

Сел, встал, оделся, проделал все, что нужно далее и вдруг опомнился.

— А как у тебя со здоровьем?

— Ты про контрацептивы?

— Про них, родимых.

— Ненавижу.

— То есть?

— Да не бойся. Не отвалится.

Он умылся, опять распалил костерок и сел возле. Ни чая, ни водки не хотелось. Девочка, тем временем, засобиралась.

— Далеко?

— Домой. Погуляла и хватит.

В заветном кармане рубашки отыскалась еще одна пятисотенная.

— Бери.

— Что это?

— Гонорар.

— Опять предоплата?

— Чего?

— Приходить сегодня?

— Нет. Это тебе за качественное выполнение работы.

— А если я по любви?

— Иди отсюда. Девочка Таня.

— А ты кто?

— Палач.

— Неплохо. Уважаемая и хорошо оплачиваемая работа. Ну, пока.

Она прижалась к нему напоследок и исчезла. Как не было…

Озеро Лаче по утру покойно и чудно. Июнь месяц. Ночь коротка и белые ночи — привилегия не только красивого революционного города. Озеро заворочалось. Первые лодки вошли из протоки. Это выбирали вечерние сети. Чуть позже разнообразная флотилия просто рыбаков. Хотя кое-кто стоял в камышах еще с вечера. Более к нему никто не подплывал и не подходил. Место он выбрал удачное. С берега — густой осинник, с воды — торчащие коряжины. На пятачке, сухом и прочном, его шалаш из веток и полиэтилена. Костерок рядом тлеет. Пора утренний чай ладить. Днем хорошо бы искупаться. Саша поспит, поправится и прибудет. Пожить еще захотелось, а, значит, для начала умыться, почистить зубы, чаю вскипятить, каши какой-нибудь.

Приемничек зашипел и безошибочно выдал новости в версии «Маяка». Все шло своим чередом. Взрывы да пожары. Про лодки на озере ни слова, да и кому они интересны, эти самые лодки? Кому нужен лес в штабелях? Кругляк он и есть кругляк. Экспортный товар. Цену пониже, откат побольше. Появившаяся рядом лодка Саши прервала нудный круг мыслей хозяина шалаша. Одному все озеро, другому шалаш. С девочкой Таней. Все же лучше, чем ничего, если не будет триппера.

— Хватит спать, пироги проспишь.

— Кому пироги да пышки…

— Не шути с любовью. Держи.

Спрыгнув на берег, Саша передал ему сверток, теплый и пахнущий тестом.

— Правда, что ли пироги?

— А то. Моя утром спекла для хорошего человека. Я ее вином угостил.

Алексей развернул тряпицу. Шесть огромных пирогов.

— С рыбой?

— А с чем же еще? Сом-рыба, если не брезгуешь. Совсем маленький сомик. Ешь, не бойся. Ах, да… Ты это… Вот…

— Что это? — указал Алексей на пластиковую бутылку с мутной жидкостью.

— Это то, что пива нет. Бражка моя. Отличная вещь. Свежак. Ты поправься.

— А пиво-то что?

— Пива нет… — просто ответил Саша, — как и шоколаду.

— Понятно, — ответил Алексей, — чай будешь?

— Чай буду. Только попозже. Мне донки проверить. Ты кушай.

— А что, нет ли в городе чего значительного?

— Приехал один значительный человек. Остановился в лучшем отеле.

Саша сказал это совершенно невыразительно, между делом и на Алексея не посмотрел. Зачем сказал, сам не знал. Спросили его, вот и сказал. Лодка, бывшая когда-то пеллой, а теперь залатанная и переустроенная, убыла.

Пироги определенно удались. Никакого риса в них не было. Только рыба, лук, соль и перец. Попадались мелкие осколки лаврушки. Оставалось отведать браги. Пахнущая клюквой и лимонными корками жидкость, несомненно, была лучше пива, но и несколько бодрее. Не следовало увлекаться.