Они действительно меня ждут не дождутся. Словно голодные безжалостные хищники. Словно охотники в засаде. Все они сговорились меня прикончить. Еще какое-то время поиграют с добычей, потом, когда надоест, нанесут последний смертельный удар. Естественно, если я кому-нибудь расскажу об этом, меня сочтут истеричкой, слишком ранимой и мнительной, склонной все преувеличивать. Скажут: «У вас паранойя». Здесь, конечно, коллеж, а не институт благородных девиц. Но дети по большей части из хороших обеспеченных семей, воспитанные и милые. Иными словами, такие не протыкают соседям шины, не поджигают окрестные дома, не насилуют в метро. Мы, как принято считать, привилегированный средний класс.

На самом же деле мои ученики просто хитрые, изворотливые и лживые. Они делают пакости незаметно, с улыбкой. В нашем тесном плюшевом мирке живут уютно и без хлопот, здесь даже преступления совершают тихо и благопристойно. Не набрасываются с ножом или с бейсбольной битой, не подстерегают в темном переходе. Тебя просто не приглашают на престижный спектакль, на вечеринку для элиты, исключают из семейного бизнеса. Постоянное давление, манипуляции. Ближних не убивают, их доводят до самоубийства. Кровь не пятнает рук.

Ученики объявили мне войну. Заключили пари: «Спорим, она и до Пасхи не продержится!» Грязные интриганы. Подлые ябеды. Ненавижу! Мне часто снится, что школьный автобус взрывается из-за протечки масляного бака. Бах! И никого не осталось. Это судьба, Мариэтта, несчастный случай.

Тут звонит будильник, и страх перед новым днем обволакивает меня и душит.

Нельзя сказать, что изначально весь класс бросил мне вызов. Там был зачинщик, самый подлый. Его подручные подстрекали, руководили. Кто-то подчинялся, исполнял приказы. Кто-то держался в стороне. Один мальчик даже встал на мою защиту. И сразу же превратился в изгоя. Пришлось ему пойти на попятный. Теперь, когда я тщетно ищу у него поддержки, он прячет глаза.

В конце концов класс объединился, сплотился. Все действуют заодно, все полны ненависти и злобы. Ученики не сдадутся — слишком далеко зашли. Я знаю, и они знают тоже, что добром это не кончится.

Мы враждуем с самого начала учебного года. Началось с того, что я влепила «ноль» их общепризнанному вожаку, Люку Зебрански, высокому блондину с эффектной челкой. «Ноль» он вполне заслужил, поскольку непомерное эго давно уже мешало ему развивать свой ум, от природы живой и острый. Поздней я узнала, что родители из-за плохой оценки не пустили его туда, где он должен был уладить амурные дела. Он мне этого не простил. Пропущенная вечеринка превратила жизнь уважаемой учительницы истории и географии в сущий ад!

Думаю, Люк тщательно продумал план мщения: он слишком предусмотрителен, чтобы рисковать и импровизировать. Началось с того, что класс обрушил на меня шквал вопросов. Блестящая мысль! В октябре на каждом уроке ученики непрерывно спрашивали меня по десять-пятнадцать раз об одном и том же, по-разному формулируя, оттачивая, шлифуя наглую глупость.

— Скажите, мадам, а тоталитаризм как-то связан с тотемизмом?

— Чем тоталитаризм отличается от фашизма? А от фетишизма?

— Тоталитаризм — это тотальная авторитарность, да?

Следующая тема.

— Правда, что Ленин — сын Сталина?

— Пролетариат над чем пролетает? Я что-то не понял.

— Они стали вождями потому, что переживали из-за своего малого роста, верно?

Невинные, наивные, сущие ангелочки. Сидят смирно, выпрямились, держат ручки наготове, открыли учебники на нужной странице.

Я не выдержала, вспылила:

— Вы что, издеваетесь надо мной? Нарочно такие дурацкие вопросы выдумываете?

— Нет, мадам, мы просто хотим разобраться!

Люк Зебрански злорадно заявил:

— Вы напрасно срываете раздражение на учащихся. Вам бы следовало и себе иногда задавать вопросы. А вдруг ваши объяснения не всем понятны?

«Вам бы следовало». Сопляку недавно исполнилось четырнадцать, а он учить меня вздумал! Я едва не задохнулась от ярости.

Викторина продлилась месяц, затем мы перешли к другим видам напряженных состязаний, разнообразных и изощренных. Они избрали меня своей жертвой. Мне некогда стало готовиться к урокам, я постоянно планировала контрудары, думала, как избежать ловушек. Напрасно. Ученики были куда изобретательнее меня. Вот, к примеру, вздумала я приохотить их к истории, принесла фильм про Вторую мировую. Во время просмотра ушла, чтоб отксерить задания для контрольной. Возвращаюсь, а дверь заперта изнутри. Ангелочки за стеклом вызывающе спокойны, будто так и надо. Я позвала старшего воспитателя. Как вы догадываетесь, когда он пришел, дверь была приоткрыта, а ключ висел на месте. Воспитатель тяжело вздохнул, возвел глаза к потолку:

— И не совестно вам, мадам Ламбер, отрывать меня от важных дел по пустякам?

День за днем я жаловалась начальству, просила помощи и поддержки. Тщетно. Зебрански и его приспешники совершали злодеяния, не оставляя ни единой улики. Я говорила одно, а он — совершенно другое. Так что мои слова вызывали сомнение, и враг торжествовал. Директор, завучи, воспитатели, мои коллеги-учителя упорно не замечали радости милых деток, когда я падала, поскользнувшись на банановой кожуре. Раз так, я умолкла. Стиснула зубы и перестала рассказывать кому бы то ни было про жвачку, прилипшую к волосам, про нарочно подстроенные серийные опоздания, про маркер, который то не писал на белой доске, то не желал стираться, про скверные слова, нацарапанные иглой циркуля на моем столе.

Если верить Зебрански, все это — случайности, совпадения, злой рок! При чем же тут класс? Ученики не виноваты.

Какое-то время я делала вид, что так и есть, но потом мое терпение лопнуло.

— Разве двадцать восемь человек могут случайно выронить ручки в одну и ту же секунду? Или бесшумно поменяться местами, пока я отвернулась к доске? Это юмор такой? Изысканный перформанс? Может быть, мне это мерещится или снится? Предупреждаю, Зебрански, благодаря вам я на грани нервного срыва. Последствия непредсказуемы, берегитесь!

— То есть вы мне угрожаете? При свидетелях?

Я совсем растерялась и впала в отчаяние. Даже дама-психоаналитик, к которой после каникул я стала ходить регулярно, два раза в неделю, и та мне не верила. Кивала с видимым смущением: «Все это так, однако… Не кажется ли вам, что у четырнадцатилетнего подростка найдутся дела поинтересней, чем плести интриги и мстить учителю за ноль, полученный в начале года? А вдруг это и правда — цепь совпадений?»

Она говорила о постоянных стрессах, детских травмах, комплексах, фрустрациях. О мнительности, об искаженном восприятии реальности.

— У вас кризис среднего возраста, классический случай переутомления, депрессии. Сублимируйте, мадам Ламбер, сублимируйте! Вы получили тревожный сигнал, сделайте вывод, действуйте! Кстати, как дела у вас в семье?