Пересказывать статью не вижу никакого смысла, в сети на разных ресурсах размещено достаточное количество и доступно для чтения. Соглашусь с каждым словом в этой статье, за исключением одного слова перевода подстрочника — и это слово «хрусталь».

На самом деле это и не полемика заочная, и не мелочное занудство типа «а это фразу надо играть так», это скорее индивидуальное неприятие использования в переводе именно этого произведения конкретного слова. Наверное, связано это с тем, что мой личный словарный запас пополнялся в том числе и с помощью большого массива пушкинского наследия, а наш Александр Сергеевич очень чётко разделял, когда использовать слово «кристалл», а когда «хрусталь».

Без цитаты опять не обойтись, поэтому приведу отрывок почти полностью: «В своём поэтическом хозяйстве поэт семь раз обращается к слову «кристалл», причём всегда использует его как красивую метафору. В хронологической последовательности это выглядит так. В ещё лицейском «Воспоминании о Царском Селе» — «И отразилась в кристалле зыбких вод», то есть в зеркале, стекле. В «Руслане и Людмиле» — «прибор из яркого кристалла», волшебная посуда из драгоценного цветного стекла или хрусталя. Затем, уже в Кишинёве, он пишет: «Заветный твой кристалл…» — чернильница, опять же из стекла, хрусталя, камня? (Исследователи справедливо видят здесь ассоциацию с «магическим кристаллом»). Там же на юге — «кристаллом покрывал недвижные струи», то есть льдом (греческое «кристаллос» — лёд). В Михайловском — «кристалл, поэтом обновлённый», — скорее всего кубок, бокал (только из чего?), подаренный Пушкину Языковым. Там же, в «Онегине» — «Зизи, кристалл души моей…» — звезда, богиня красоты, огонь. И, наконец, «магический кристалл» в «Онегине» — как считается, стекло, хрусталь или камень. Однако следует отметить, что слово «хрусталь» никогда не служит у Пушкина метафорой (курсив мой), а почти всегда конкретно: «В дверях сеней твоих хрустальных…»; «Выстроил хрустальный дом…»; «Гроб качается хрустальный…»; «Духи в гранёном хрустале». Чем же дополняют этот небольшой анализ лексики поэта наши предположения? Думается, что они ещё раз подтверждают мысль о том, что, будь у Пушкина реальный хрустальный шар (говорить о стеклянном шаре столь же бессмысленно, как допустить, что Наталья Николаевна носила поддельные брильянты или позолоченные кольца), то и в «Евгении Онегине» мы читали бы: «Сквозь магический хрусталь». [7]

О чём говорит этот фрагмент для меня, о том, что слово «хрустальный» — это конкретика, и она была бы важна, если бы хотелось в переводе подчеркнуть материал, из которого сделаны бусины, нанизанные на нити занавеса (полога), но если мы, как любознательные читатели, хотим хотя бы чуть-чуть глубже погрузиться в океан смыслов и аллюзий «белой росы», то использование в переводе «хрусталя» становится некоей не совсем оправданной преградой. Почему? Потому что в моём прочтении любознательного читателя важен не материал, а коннотации «холода, блеска брызг (капель)», но для меня — это «кристалл», то есть лёд, а не «хрусталь», то есть минерал.

Ещё один любознательный читатель спросит: а что же с конкретикой материала, из которого сделаны ступени, ведь все переводы включают в себя «яшму» и «нефрит»? Разумеется, мы и мысли не допускаем, что условный великий правитель какой-либо эпохи Китая не мог себе этого позволить, тем более что за примерами и в России далеко ходить не надо: Мраморный дворец, Янтарная комната, Малахитовый кабинет, что говорить о каком — то нефрите или яшме.

В названии стиха и в первой строке повторяется иероглиф «玉».

玉 阶 怨

Yù jiē yuàn

玉 阶 生 白 露

Yù jiē shēng bái lù

И все переводы так или иначе интерпретируют эту минералогию: «Ступени из яшмы», «На крыльцо из нефрита», «У яшмовых ступеней», «Заиндевело яшмово крыльцо». Возможно, это связано с тем, о чём упоминал Илья Сергеевич Смирнов в своей статье, а именно о конкордансе «Пэйвэнь юньфу» («Сокровищница рифм с приложением литературных текстов», 1711), где словосочетание «юйцзе» трактуется как «яшмовые ступени — это отделанное яшмой крыльцо». Но в моём, возможно, очень своеобразном восприятии в стихе нет никакого нефрита и яшмы в реальности, это тоже только образ, о чём, кстати, постоянно говорил в своих публикациях профессор Василий Михайлович Алексеев. Поэтический образ и эпитет чего-то прекрасного, возможно драгоценного, чистого и белого. Чем можно обосновать такое заявление, чтобы не воспринималось, как попытка сделать открытие, образно говоря, «открыв словарь»? Во-первых, действительно, многие поэтические и филологические китайские ресурсы прямо указывают на то, что словосочетание с использованием слова «нефрит», а чаще всего, если не исключительно, имеется в виду белый нефрит — это поэтический образ, устоявшийся эпитет — вот, например варианты переводов: 玉峯 [yù fēng] — снежный пик, 玉笔 [yù bǐ] — совершенная кисть (мастера), 玉邸 — [yù dǐ] блестящая резиденция, 玉献 [yù xiàn] — императорские (дворцовые) дары, то есть «нефритовый», он же «драгоценный, прекрасный, белоснежный, императорский, дворцовый».

Нелюбознательный читатель поинтересуется, а чем нам может быть полезным это знание? Для меня — возможностью более многозначного, а значит, многомерного восприятия сжатого в тугую спираль поэтического пространства и содержащейся в нем энергии. Много вариантов переводов не бывает.

Пожалуй, только один из известных мне переводчиков, Валерий Францевич Перелешин (это псевдоним), использовал в своём переводе образ «нефритовый иней», именно в значении «прекрасный белоснежный», хотя этот иней практически и скрыл от читателя не менее прекрасные белоснежные дворцовые ступени.

Но это ещё не всё. В своей статье, посвящённой подробнейшему и захватывающе интересному разбору «белой росы» или, как всё-таки правильно называть произведение, — «Тоски у яшмовых ступеней», Илья Сергеевич Смирнов только слегка приоткрывает, что называется, завесу поэтических намёков и аллюзий, прикрывающую чувственность и эротический подтекст стихотворения.

Возможно, не совсем возвышенно прокладывать ассоциативные связи любовной темы стиха на основе знакомства с минералогической терминологией Китая, но иначе не получится. То, что стекло было известно и широко использовалось в китайских украшениях со 2-го века до нашей эры, достаточно хорошо изучено. Мы на этом не останавливаемся, для нас важно знать, что каждое слово, используемое автором в стихотворении, взято не просто так, а со смыслом, автор должен быть действительно мастером, чтобы брать слово, не просто подходящее в рифму из готового рифмовника, но и создающее именно тот образ, передающее именно ту энергию и то настроение, которые автор хотел создать.

Поэтому читателю любознательному, который уже знает, что могут означать образы:

— осязательные: «капель белой росы», проступившей на тёплых каменных ступенях, наполнивших влагой нежный шёлк белых носочков;

— зрительные: льдистое поблескивание россыпи брызг-капель-бусин прикроватного полога;

— слуховые: лёгкое позвякивание, переданное звукоподражанием «лин-лун», снизок бусин и, что особенно примечательно, нефритовых подвесок