В кабинете был сделан свежий ремонт: белоснежные жалюзи на окнах, глянцевый натяжной потолок с яркими светильниками, на полу красивая плитка; новенькая офисная мебель. По стенам висели плакаты с фотографиями сверкавших лаком грузовых автомобилей и оптимистичными лозунгами типа: «Воспользуйтесь услугами нашей компании, и ваш груз будет доставлен в целости и в срок!» Под лозунгами были начертаны номера контактных телефонов.

Впрочем, Станиславу было не до плакатов и лозунгов – он держал в руках типовой контракт и старался дышать в сторону от менеджера по кадрам, которым оказалась холеная девица в белой блузке. Позади Кармазина на стульчике дожидался своей очереди мужчина лет тридцати в потрепанном костюме советского интеллигента. Он был невысокого роста, щупл и ровно подстрижен; верхнюю часть лица «украшали» очки в тонкой оправе.

«Неужели и этот устраивается водилой?» – подумал Стас, увидев его в кабинете. Он прошел собеседование раньше и теперь, вероятно, ожидал результат.

Сегодня Кармазин был чисто выбрит, причесан, одет в единственный приличный костюм, и его внешность полностью соответствовала лоску и новизне кабинета, выдержанного в бело-синих тонах. Особенно во внешнем прикиде выделялись его часы – настоящий швейцарский шедевр, некогда подаренный его заместителем – старшим лейтенантом Труниловым. Стальной водонепроницаемый корпус, выпуклое сапфировое стекло, наличие сложных функций, лунный календарь, автоматический механизм с сертификатом хронометра, ограниченная серия и прочие приблуды.

Да, внешность ему подправить удалось, но выхлоп после вчерашнего остался приличный. В общем, он знакомился с условиями, а в угнетенном этанолом мозге складывались эпические картинки…

Собеседование началось с анкеты, которую вручила девушка-менеджер.

– А на хрена водителю анкета? – вежливо поинтересовался бывший спецназовец.

– Так положено. Заполняйте или покиньте кабинет, – так же вежливо ответила она.

На ее блузке висел бейдж, на нем было напечатано имя – Елизавета.

«Елизавета – родом из глубокого кювета», – поморщился Станислав и напряг отравленный алкоголем мозг. Надо было покопаться в истории собственной жизни, извлечь из нее и зафиксировать на бумаге наименее опасные повороты…

Покончив с анкетой, он принялся изучать контракт…

– Прочитали? С условиями согласны? – не отрываясь от компьютерного монитора, интересуется девушка.

– В процессе, – проглатываю строчку за строчкой.

Лицо девушки с нитками выщипанных бровей и жирно накрашенными ресницами его не интересовало – уж слишком отчетливо на нем написано презрение ко всему человечеству.

Девица была заурядной представительницей тупых офисных стерв. Длинные ноги, глаза по пятаку, губки бантиком, сиськи четвертого размера. И юбка из папиного галстука. Кармазину хорошо известен данный типаж: запредельный ЧСВ (чувство собственной важности), диплом платного отделения усть-козлоярского экономического колледжа и патологический синдромом вершительниц человеческих судеб. Такая родную маму не пожалеет ради того, чтобы трахнуться с местным боссом. А потом, пользуясь доступом к начальственному телу, уничтожит всех его врагов. Но начнет, конечно, со своих.

– Где вы работали раньше? – цедит она сквозь ровные зубки.

А вот об этом распространяться не стоит. Во-первых, принадлежность к довольно редкой профессии может повредить трудоустройству. Во-вторых, он давал подписку о неразглашении секретной информации, связанной с предыдущей специальностью.

Решил назвать последнее место работы – там ничего секретного не было.

– Новорубинский водоканал.

– Кем вы работали?

– Водителем.

– Каков стаж вашей работы водителем?

Стас посмотрел на свою трудовую книжку, к которой мадам даже не притронулась. И нагло соврал:

– Около десяти лет.

– С условиями ознакомились? – щелкала она длинными ноготками по клавиатуре.

– Заканчиваю…

* * *

Крепкие матерные словечки так и рвались из уст связанного Кармазина. Этим словечкам не мешали ни разбитые губы, ни сочившаяся солоноватая кровь, которую поминутно приходилось сплевывать.

Да что от них было проку?.. Материться следовало раньше, когда готовил и натаскивал прибывшую из училища молодежь.

Мало готовил и натаскивал. Недостаточно был строг и требователен. Редко наказывал. А таких, как Павлов, надо было не наказывать, а гнать в три шеи из спецназа.

Впрочем, теперь поздно горевать. Теперь хорошо бы помолиться за спасение или уповать на удачу, на счастливый случай. Однако надежд на чудеса становилось все меньше и меньше.

Трех выживших бойцов куда-то вели по скользкой пыльной тропе. Руки их накрепко скручивала длинная веревка, образующая единую связку; глаза закрывали плотные повязки. Ноги для самостоятельного передвижения оставались свободны, да от этого легче не становилось.

Первым в связке, спотыкаясь, шел капитан, вторым шагал его заместитель Толик, замыкающим плелся молодой Павлов.

«Идиот! Салабон! – зло сплюнул Кармазин накопившуюся во рту кровь. – Из-за его нерасторопности и слабости пришлось бросить оружие и поднять руки…»

Способных продолжать бой у лесной проплешины оставалось трое: Игнатьев, раненый Димка и сам Кармазин. Не много, если рассчитывать на благополучный финал. Но и не мало, для того чтобы испортить «ченам» настроение. Втроем они еще поспорили бы с бандой. Ох, как поспорили, если бы не слабак Павлов!

Признаться, капитан посчитал его убитым, когда тот, нырнув в заросли за ушедшим в сторону от тропы бандитом, надолго пропал из виду.

Лучше бы его там убили!

Грех так рассуждать, но… мальчишка оказался жив. Мало того, бандит обезоружил лейтенанта и, прячась за обмякшим телом, выволок из кустарника, приставив к горлу длинный клинок.

Вот тогда-то, увидев обезумевшие от страха и полные страдания глаза молодого подчиненного, Станислав и хрястнул с досады своим автоматом о камень. Затем медленно встал, подняв руки.

Встал и Толик. А раненый Димка подняться не смог.

* * *

В тексте трудового договора Кармазин не нашел ничего нового. Полное отсутствие прав компенсировалось высокой степенью ответственности. Контракт буквально пестрил жирным курсивом, коим были обозначены всевозможные запретительные меры и строгие кары за их нарушения. Такие слова и фразы, как «штраф», «запрещено», «подлежит административному наказанию», «работник несет ответственность», «покрывает убытки за простой» и тому подобное – встречались на каждой странице по десятку раз.

Когда Кармазин завершил ознакомление с грозным документом, то захотел спросить Елизавету: «А не должен ли я отправиться в Южную Америку собирать сахарный тростник и знать наизусть песню негров из «Рабыни Изауры»?..