Но вдруг на шхуне возникло непонятное движение, и оказалось, что она гружена всевозможными сельскохозяйственными продуктами — картофелем, мясом и маслом, а кроме того, всякими новомодными жестянками, консервированным молоком в банках, разнообразными консервами в масле, цикорием в сиропе, мёдом, гусиным жиром, дорогими сортами сыра в стеклянных банках и сияющими жестянками с золотыми и пёстрыми наклейками. Словом, это была не просто шхуна, а целая деликатесная лавка.

На борту её было всего два человека, один пожилой, другой совсем юный, На берег они не сходили, поскольку всё, что нужно для поддержания жизни, имелось у них при себе. Они начали торговать, и спрос появился сразу же, может, торговля эта и не была вполне законной, но она процветала, с помощью скидок эти люди подорвали торговлю полленских крестьян, которые заламывали безбожные цены за своё молоко и мясо, они сбили цены на картофель и крупу, но потом возместили понесённые убытки благодаря консервным банкам с пёстрыми наклейками. Словом, в заливе царило большое оживление, там заперли косяки сельди, от берега отваливали гружёные баркасы, на их место приходили новые, у простого народа, у шкиперов, у команды в карманах бренчали деньги, все люди стали лихие и развязные, стали лучше питаться и закупали всякие лакомства в банках, словом, шхуна в два счёта распродала все свои консервы.

А один раз на берег сошёл со шхуны человек в возрасте и с подстриженной бородкой, причём изысканно разодетый — широкополая серая шляпа, на ленте пряжка, с неё спускается штормовой шнурок, ещё на человеке красная плисовая жилетка и две синие куртки, одна поверх другой, и обе расстёгнуты на груди ради жилетки, которая, как уже было сказано, красного цвета. Словом, нарядный до того, что дальше некуда, и вид вполне иностранный.

От залива человек двинулся просёлком, держа курс на лавку Поулине, причём шёл и ни у кого не спрашивал дорогу, шёл быстро и сноровисто и насвистывал при этом как мальчишка. Когда, войдя в лавку, он поздоровался с Поулине, та уставилась на него и долго не отвечала, потому что таращилась во все глаза.

Посетитель осмотрелся и начал разглядывать канатный товар: ему, мол, нужен трос, сказал он на чистом нурланнском наречии, трос для шхуны.

Поулине утвердительно кивнула, что есть у неё такой трос.

— Тонковат он, — сказал гость.

— Есть и потолще, — коротко возразила она.

— Верно, — согласился посетитель, — но те, что потолще, слишком толстые, мне их не просунуть в блок.

Поулине не стала его больше обихаживать, а занялась другим покупателем. Странно, как это человек не может подобрать для себя подходящий трос, другим же она продавала...

— А сколько стоят эти опорки? — нагло спросил незнакомец и ткнул пальцем в связку висевших на стене галош.

— Опорки? — переспросила Поулине. — Это очень хорошие галоши. Четыре кроны.

— Две хватит за глаза, — гнул своё незнакомец.

С этой минуты Поулине вообще перестала глядеть в его сторону, много чести глядеть на такого, он для неё просто перестал существовать. Форменное свинство, когда посторонний человек так себя ведёт.

Несколько раз повторив свой вопрос и не получив ответа, посетитель вдруг обернулся к ней и спросил:

— А как поживает твой брат Йоаким?

Поулине прямо рот разинула от удивления.

Но незнакомец больше не желал притворяться, он засмеялся, протянул ей руку и сказал:

— День добрый, Поулине. И не стыдно тебе: своих не узнаёшь?

— Очень даже узнаю, — отвечала она, — просто я не поверила своим глазам и хотела, чтобы ты сам себя назвал.

— Август.

— А то я не знаю! Я с самого начала подумала, что когда-то тебя видела, да уж больно ты изменился... А уж зубы...

— Да и то сказать, прошло немало времени с тех пор, как я был здесь...

— Подумать только! Август! В голове не укладывается! Откуда ты взялся и куда держишь путь?

— Сюда.

— Хочешь жить в Поллене?

— Для начала хочу.

Когда Август приезжал сюда в прошлый раз, у него во рту был прямо частокол из золотых зубов, полный рот чистого золота, он даже напоминал какого-то языческого идола, теперь же во рту у него были белые зубы вполне натурального вида, вот почему его и нельзя было узнать.

Поулине обратилась к одному мальчишке и попросила его сбегать за Йоакимом. Скажи, чтоб он срочно пришёл сюда. Её совершенно оставило привычное равнодушие, и даже щеки у неё запылали.

— Просто я сама не могу отлучиться, — пояснила она.

Заявился Йоаким.

— Ну в чём дело? — спросил он.

— В чём дело? — переспросила Поулине. — Вот, разберись с этим человеком.

Йоаким смерил Августа взглядом:

— А что он натворил?

— Натворил? Да ничего, только смеялся надо мной, когда пришёл. И давал за любой товар полцены.

— Эка важность, — недовольным голосом сказал её брат, он же староста Йоаким.

— Так ведь во всей лавке не сыщешь ничего, кроме старого хлама, — заметил Август.

Поулине, в ярости:

— Вот слышишь?

— И трос у вас никакой не трос, он из манильской пеньки.

Но тут Йоаким насторожился, пристальнее вгляделся в незнакомца, не иначе голос и интонация о чём-то ему напомнили. И вдруг он шутливо воздел руки и сказал:

— Эй ты, американец, кошелек или жизнь!

— Ха-ха-ха! — закатился Август.

И тут они засмеялись все трое и схватили друг друга за руки, и всё смеялись, и говорили без умолку. Август был никакой не разбойник, а дружелюбный и весёлый человек, его здесь целую вечность не было, а теперь вот он взял да и вернулся — Август, скиталец, бродяга, бескорыстный помощник в тяжёлых случаях, Август собственной персоной.

— А куда подевались твои зубы? — спросил Йоаким. — Они ж были раньше золотые.

Август:

— А я их продал. Однажды настала такая пора, что золотые зубы оказались мне не по карману. Говорят, покупать их приезжал сам Вандербильт.

И они продолжали говорить без умолку. Поулине закрыла лавку, все прошли в комнаты, и говорили, и говорили. Проходя мимо красного почтового ящика, который им же и был в своё время установлен, Август узнал дело своих рук и кивнул, довольный тем, что ящик висит на прежнем месте.

Как ему пояснили, ящик каждый год приходилось заново красить и обновлять буквы, но им пользовались всё время, а по воскресеньям вынимали письма и брали их с собой в церковь.

Господи, да неужели в Поллене до сих пор нет почты? Просто непонятно, как они тут живут, они же совершенно не идут в ногу со временем.

— И вот ещё что, Йоаким, я видел в заливе пять неводов, а твоего среди них не было. Это что ж такое получается?