Расстроенный Коржаков уходит. Хлопает дверью. Не хотите разговаривать? И не надо! А вот их непосредственный начальник – парень «жох» – остается.

– Ну, вы чё, мужики?! – по-простецки начинает он свою игру. – Огорчаете президента, огорчаете меня! Что вы зациклились на этом Конституционном суде? Кто вас этому надоумил? Наше дело военное… Дали команду – выполняй!

Так начинается разговор как бы между своими парнями. И пусть один из них высокопоставленный генерал, а остальные рядовые офицеры, не искушенные в большой политике, но все-таки все они люди служивые, подневольные.

Барсуков ищет своими нахальными, навыкате глазами их глаза, ловит настроение, нюансы, мелочи, детали. Вспоминает заслуги ребят. Ругается.

В общем, работает, как заправский психолог или… торговец. Ищет контакты с группой. И, наконец, нащупывает.

– Да, мы бы выполнили эту задачу. Но уж больно все туманно, – откликаются на его упреки офицеры. Простые и искренние люди, они чувствуют себя тоже неловко, не в своей тарелке. Особенно молодежь.

И в конце концов, слово за слово, он втягивает их в свою игру. Они соглашаются, делают первый шаг.

– Давайте доедем до Белого дома! Ну и там посмотрим что да как.

– Мы ничего не обещаем заранее. Там решим.

Из Кремля автобусы, нагруженные спецназом в полной экипировке, трогаются в оцепеневший от ожидания ужасов город.

На посту у Боровицких ворот ни одного гаишника…

* * *

Выстрел! Бронированное чудовище выплевывает из ствола стопятидесятимиллиметровый снаряд и, словно живое существо, отряхивается от пыли, дыма, газов.

Это танки, стоящие в ряд на мосту через Москву-реку, ведут огонь по Белому дому, который сегодня уже вовсе и не белый. А серый от пыли, выбитой из его стен пулями крупнокалиберных пулеметов, и почерневший на фасаде от пожара, вызванного рвущимися внутри здания снарядами. Едкий, удушливый столб дыма поднимается вверх, то и дело окутывая закопченные часы на башенке и повисший от безветрия российский триколор.

При каждом танковом выстреле стекла в соседних домах вибрируют и рассыпаются. В здании же парламента они держатся. До последнего. От выстрелов из автоматов и пулеметов покрываются сетью мельчайших трещин. И только когда отверстий становится слишком много, вдруг, не выдержав собственной тяжести, глыбой, как ледяные айсберги, ухают вниз. И со взрывным грохотом рассыпаются на асфальте мелкими осколками.

Становится понятно, что их группа подоспела в самый разгар драмы. Но они не одни. Как и вчера, на месте столкновения полно зевак. Десятки тысяч людей. Их не пропускают. А они лезут, ползут. Прячутся за парапетами, укрытиями. Глазеют, как брызжет под очередями мраморная крошка, летит пыльным облаком штукатурка, рикошетят от бетона трассирующие пули.

У ребят настроение поганое. По дороге сюда от отчаяния чуть не застрелился командир. Едва вовремя остановили. А тут, похоже, события полностью выходят из-под чьего-либо контроля.

Им надо осмотреться. Охватить всю картину целиком. Но уже и так понятно, что конфликт между парламентом и президентом развивается по логике гражданской войны, в которой никогда не будет победителей. Все уже раскушали крови, с каждой стороны есть потери. Все готовы мстить. Пробуждаются звериные инстинкты человека на войне. И эта взаимная ожесточенность берет верх над разумом.

Неожиданно для самого себя Анатолий вспоминает какой-то слышанный в детстве рассказ своего деда, служившего в охране последнего русского царя: «Кто-то с крыши здания в Питере начал стрелять по военному патрулю на улице. Ну а робяты дали в ответ залп из винтовок. Так-то все и пошло-поихало. И дальше – бильше. Не остановить. С того усё и началось тады».

– Хорошо, что мы здесь не с самого начала. Еще не втянулись! – замечает сидящий рядом с Казаковым Мишка Петров.

«Значит, все тоже думают об этом. Тоже боятся», – думает Анатолий.

Они выгружаются из автобусов в непростреливаемом переулке между домами. И начинают изучать обстановку, местность всем знакома еще с августа девяносто первого.

Понятно сразу: тогда основная масса народа вышла на защиту Белого дома. Теперь – просто посмотреть, что будет.

Смотрят и они. Отсюда, если пройти метров четыреста, видно похожее на тюрьму краснокирпичное здание без окон. Американское посольство. На той стороне улицы, рядом с парламентом, Горбатый мост с декоративными стилизованными фонарями и черными металлическими цепями. Правее от него стоит памятник на черном гранитном постаменте.

Анатолий в бинокль долго разглядывает его. Видит словно рядом – рукой подать – мужика, рабочего с ружьем в руках и в фартуке. Бабу в кофте. Рядом с ними полулежит, видимо, раненый, кем-то подстреленный чугунный дед. Вся троица с ненавистью смотрит в сторону парламента.

Он переводит взгляд еще правее. На детский парк. «Красивый, – думает Казаков, мысленно прокладывая маршрут движения бойцов мимо фигурок разного рода сказочных героев. – Укрываемся в тени фигуры дядьки Черномора. Затем через шахматную площадку, минуя “золотого” короля и белую королеву, добегаем до двухэтажного здания – спортзала. Отдыхаем там, где на башенках голуби сидят. Да тут табличка какая-то висит!» Сильный бинокль позволяет ему хотя и с трудом, но все же прочитать надпись на ней: «Уважаемые посетители! На территории детского парка курить, распивать спиртные напитки воспрещается!» Неожиданно додумывается: «Добавили бы еще: и убивать людей тоже! А то снайперы со всех сторон лупят не разбирая. Всех, кто попадет на мушку! Если пойдем открыто, они и нас прищелкают, как уток на охоте».

Это понимают и все бойцы группы. Но с ними начальство. И ему нужен результат. Поэтому генералы так и сыплют предложениями:

– Ребята! Ребята! Давайте попробуем. Давайте выдвинемся!

Молодой офицер Геннадий Сергеев откликается первым:

– Дайте нам хотя бы «коробочки!» Мы согласны, на них продвинуться туда можно. А так идти голопузыми вперед просто глупо. Перестреляют!

Барсуков связывается по рации с министром внутренних дел Ериным. И минут через двадцать зазвенели по асфальту траками, лихо подкатили четыре боевых машины. За рычагами молоденькие тонкошеие пацаны, лихие губастые десантники в танковых шлемах с запыленными, усталыми лицами.

– Ну, ребята! Кто попытает счастья? – обратился к спецназовцам сам Барсуков.

Вместе с Сергеевым набралось восемь человек.

На место пацанов садятся опытные, закованные, как рыцари, в броню спецназовцы. Протискиваются в люки. Хватают рычаги управления. Дернули. И пошли, двинулись колонной к горящему, обгрызанному снарядами и пулями «торту».

Капитан Казаков молча сидит в бронированном чреве БМД. Слушает, как пули изредка щелкают по стали и с гулом рикошетят в воздух. В эти минуты он думает о том, какая такая сила роковая влечет его туда, где стреляют и кипят страсти. Вспоминает, как его когда-то на заре прихода в комитет проверяли на различных тестах. И врач-психолог сказала ему, что он авантюрист по натуре.