Он охнул, изумленно вытаращил глаза, побагровел и, наконец, отключился.

А я, продолжая задерживать дыхание, разблокировала ручку двери и выскочила наружу.

Тут отдышалась и бросилась наутек, пока паразит не пришел в себя.

Хороший баллончик, качественный, отключил его на время – но не очень надолго. Кто его знает, сколько он так проваляется, мужик-то здоровый, весу много, так что быстро очухается, и тогда мне лучше быть от него как можно дальше.

Вдоль дороги росли густые кусты – этот гад нарочно остановил машину в таком месте, где никто не помешает. Я пробежала метров двадцать и увидела среди кустов тропинку, которая вела к дому – судя по тому, что в конце тропинки виднелась красная черепичная крыша. Ну да, ночи-то светлые, все видно.

Я решила, что хватит с меня дорожных приключений, авось в этом доме мне хоть дадут телефон зарядить и такси вызвать…

Конечно, если живет там семья и мужчины в доме есть, в противном случае мне и дверь не откроют.

Я прошла по тропинке, по дороге одергивая одежду, чтобы подойти к дому в приличном виде. Ну, джинсы у меня в порядке, открытый топ, порванный Толиком, я еще там сменила на Лешкину футболку… и вот еще что.

Я достала из сумки очки. Не темные, самые обычные. Забыла сказать, что у меня близорукость, поэтому очки нужны только для дали, в остальное время я и так без них обхожусь. И сейчас надела их для солидности. Оправа дорогая, вид у меня в очках серьезный, авось обитатели дома поймут, что я не злодейка и просто попала в сложную ситуацию.

Тропинка повернула, и передо мной предстал дом.

Он был красивый, двухэтажный, с мезонином и высоким резным крыльцом.

Ни одно окно его не светилось, что, в общем, неудивительно глубокой ночью.

А по обеим сторонам от крыльца…

Сперва я испуганно попятилась – мне показалось, что по сторонам от крыльца сидели две огромные черные собаки с грозно ощеренными пастями. Однако, приглядевшись, я поняла, что собаки эти не шевелятся и даже не дышат потому, что это статуи из черного камня.

В голове всплыло: «…с подъятой лапой, как живые, стоят два льва сторожевые…»

Ну, не львы – псы…

Все равно я приблизилась к крыльцу с некоторой опаской, косясь на каменных сторожей.

– Хорошие собачки, хорошие… – пробормотала я льстиво, поднялась на крыльцо и подошла к двери.

На двери висел красивый медный колокольчик.

Я позвонила в него.

Где-то внутри отдалось эхо этого звона, но больше ничего не произошло.

Ну, ничего удивительного – спят люди…

Я успокаивала себя этой мыслью, но внутренне понимала, что с этим домом что-то не то, в нем не чувствовалось дыхание жизни.

На всякий случай я постучала в дверь, а потом чисто машинально дернула дверную ручку…

И дверь открылась.

Я заглянула в дом.

Передо мной была просторная полутемная прихожая. В ней никого не было, и на меня сразу дохнуло пустотой и безлюдностью, которую почему-то усугубляла единственная синяя женская туфелька, валявшаяся недалеко от входа, словно выброшенный на берег кораблик.

Я попыталась внушить себе, что жильцы дома просто спят, что, в общем, неудивительно глубокой ночью, но в глубине души я чувствовала, что тут никого нет.

В доме царила та особенная тишина, которая бывает только в безлюдных, опустевших, оставленных хозяевами домах.

Тем не менее я осторожно вошла в прихожую, пересекла ее, обойдя одинокую туфельку, толкнула дверь, которая, как ни странно, не скрипела, и шагнула в жилую комнату.

Если прежде у меня еще были какие-то сомнения, то теперь я окончательно уверилась, что в этом доме нет ни души.

Комната, куда я попала, была слабо освещена обманчивым, таинственным светом, проникающим с улицы через полузадернутое шторой окно.

В первый момент мне показалось, что она красиво, со вкусом обставлена. В центре ее был круглый стол, накрытый скатертью, у одной стены стояло пианино, у другой – кожаный диван, два кресла и застекленный шкаф.

Но когда я привыкла к слабому освещению и пригляделась, я увидела, что скатерть на столе полуистлела, от пианино остался только остов, одно из кресел было сломано, и на всей обстановке лежал слой пыли, давней и слежавшейся, такой толстый, что его можно было принять за мебельную обивку.

Собственно, то, что я приняла за кожаную обивку дивана, и было застарелой пылью.

В дальнем конце комнаты была еще одна дверь, ведущая в глубину дома. Дверь эта была полуоткрыта.

Видно было, что здесь давным-давно никто не открывал крышку пианино, никто не прикасался к клавишам, никто не пил чай за этим столом, никто не сидел на этом диване…

От этой заброшенности я ощутила тоскливое, томительное чувство.

На всякий случай я крикнула в глубину дома:

– Эй, есть здесь кто-нибудь?

Но, как я и ожидала, никто мне не ответил.

Я пересекла комнату, остановилась возле уцелевшего кресла.

Усталость от сегодняшней безумной ночи была просто непереносимой. Я должна была хоть немного отдохнуть…

И я опустилась в кресло.

Мне показалось, что в этот момент что-то упало на пол, глухо звякнув, но не было сил проверять…

Как ни странно, кресло было такое удобное, такое уютное, так дружелюбно и ласково оно приняло меня в свои объятия, что я тут же заснула…

Я сидела в кресле, в распахнутое окно заглядывало свежее июньское утро, за окном шелестели листья деревьев и радостно пели птицы.

От былой усталости не осталось и следа.

Я поднялась из кресла, перебежала комнату, прихожую, выбежала на крыльцо…

Передо мной была просторная, аккуратно подстриженная лужайка, обрамленная кустами сирени и жасмина. Вдалеке, за этими кустами, виднелись верхушки деревьев, где-то еще дальше протяжно прогудел проходящий поезд.

В воздухе смешивались ароматы цветов и свежескошенной травы.

Вдруг кусты раздвинулись, и на лужайку выбежали две огромные черные собаки.

– Ромул! Рэм! – окликнула я их, сама не зная, откуда я знаю их имена.

Услышав мой голос, они приветливо залаяли, подбежали, запрыгали вокруг.

Я ничуть не боялась этих собак – ведь я их хозяйка, они преданы мне и никогда не сделают мне ничего плохого…

И не позволят, чтобы что-то плохое сделал мне кто-нибудь другой…

Один пес попытался положить огромные лапы мне на плечи, я со смехом отскочила и заметила, что на мне надет такой… халат тонкого голубого шелка. В памяти почему-то всплыло старое, полузабытое слово «капот».

Собаки терлись об мои ноги, преданно заглядывали в глаза…

И тут я увидела, что их морды испачканы чем-то красным.

Кровью. И