Пристроилась, значит, за валунами, лук поперек колен, колчан рядом стоит. Одежда на ней кожаная, в обтяжку, только не черная, а светло-коричневая. А поверх кожи сетка кольчужная дырявая. И главное, волосы рыжие, как огонь. Лица, жаль, не видно.

Ну, я к ней со спины подобрался поближе — и ка-ак прыгну! Покатились мы по земле, лук в одну сторону, стрелы в другую, я только ее на прием собрался взять, а она меня сама как хрястнет оземь — сразу все свои кости вспомнил, даже те, о которых и не знал до сих пор.

Вскочил, а она нож держит. Охотничий, раза в два побольше моей финки будет. Ну, размеры — это, положим, не так уж важно, но и держит она его ловко, видно, что не впервой хватается.

И… до чего на рысь похожа — лицо круглое, глаза зеленые, огромные и шипит.

Я для-пробы пару выпадов сделал — ох, чувствую, серьезно повозиться придется. Девчонку явно кто-то понимающий натаскивал. С такой ухо надо востро держать, если не хочешь без уха остаться.

В принципе, я с пяти шагов в горло десять из десяти попадаю. Или в дыру можно, как раз у нее над правой грудью в кольчужке прореха. Ну, так «языка» убить тоже умельцев хватает, ты попробуй его живым и целым приволочь!

Так что я еще пару раз ей ножиком перед личиком помахал — а потом взял, да и выронил его. Она за ним глазами — зырк, а я ее за руку и второй раз не сплоховал. Вывернул, выкрутил, а левой за горло перехватил и придушил легонько, для надежности. Пускай, думаю, полежит, остынет малость.

Огляделся, ножики подобрал, поискал веревку какую, ничего, понятно, не нашел, пришлось собственный ремень пожертвовать. Стянул ей руки за спиной, поднял за шиворот и встряхнул.

Ох, огонь-девка. Так глазищами сверкнула — думал, сейчас глотку бросится зубами рвать.

— Звать-то тебя как? — спрашиваю.

Вместо ответа она меня попыталась сапогом достать. Я уклонился, подсечку провел — обратно шлепнулась.

— Тебе что, — говорю, — на земле поваляться охота? Так ведь, знаешь, и застудиться недолго.

Тут она как завизжит:

— Можешь делать со мной что хочешь, проклятый, не единого звука не издам.

— Тю, — говорю, — еще одна Зоя Космодемьянская выискалась. И с чего это ты, рыжая, взяла, что я тебе враг? И потом, если молчать собираешься, зачем на всю округу визжишь? Мне, между прочим, шум нужен еще меньше, чем тебе.

Молчит. Ну, точно, решила в героев-подпольщиков поиграть. В героинь.

Вдруг слышу — топот за спиной. Оборачиваюсь — конь. Словно из-под земли выскочил, секунду назад ею здесь не было, и на тебе, стоит, морда гнедая, и подозрительно как-то на меня косится.

— Твоя лошадь? — спрашиваю. Молчит.

И тут меня словно ударило — я ж ее по-русски допрашиваю!

— Русский откуда знаешь?

Молчит.

Ладно, думаю, подожди. Я с тобой еще побеседую, в более, как говорит старший лейтенант Светлов, приватной обстановке. А пока мне сильно охота куда-нибудь подальше убраться. Очень уж этот замок мне на нервы действует.

Подошел я к коняге, осторожно так, бочком, поймал повод — конь на меня фыркнул, но вырываться не стал.

Вообще-то я лошадей обычно стороной обхожу. Человек я по натуре городской, мне больше железного коня подавай — тут уж я любую развалюху так отлажу, быстрее «Опель-Адмирала» побежит. Было бы только время да инструменты. А с коняками у меня пакт о ненападении — я их не кусаю, а они меня. Ну да ничего, все ж четыре чужие лучше, чем две свои.

Взгромоздился я кое-как в седло и попытался трофей свой наверх за плечи затащить. Только вытянул — а она мне как врежет плечом. Я с коня кувырком и затылком об камень приложился — только искры в глазах засверкали.

Когда очнулся, первое время сориентироваться никак не мог. Кругом темно, голова раскалывается, спасу нет, не иначе прикладом врезали, желудок на тошноту тянет, а все вокруг покачивается плавно, и звуки непонятные — цок-цок. Тут в глазах маленько прояснилось, и увидел я, что свисаю с крупа той самой гнедой твари, с которой меня так хорошо запустили. Ноги с одной стороны ремнем стянуты, похоже, моим собственным, а руки с головой, понятно, с другой. Руки в запястьях бечевой какой-то замотаны. Ну, я дергаться зря не стал, как висел, так и вишу, а сам потихоньку узел на вкус пробую. Вроде поддается, но хреново — больно туго затянут.

Тут как раз копыта коня по деревянному мосту процокали, и въехали мы в какой-то двор. Только я попытался голову приподнять, и в этот момент меня вниз спихнули.

Черт! Приземлился я на связанные руки, перекатился через голову и угодил ногами в кучу гнилой соломы. И при этом еще успел засечь сарай какой-то — похоже, конюшню — с воротами нараспашку, а рядом с тем сараем — новенький «Додж» три четверти.

Ну, ничего. Я с этой рыжей стервой еще посчитаюсь.

Поднялся, ремень с ног стянул, огляделся — непонятно, что за место. Дворик небольшой, но и не сказать, чтобы сильно маленький. Грязный. По углам пяток человек копошится. Одежка на них — не совсем рванье, но тоже непонятная какая-то. Дерюга, не дерюга, черт ее знает. А стены вокруг высокие, каменные. Хорошие стены. «Сорокапяткой» не возьмешь.

— Олеф, Арчет!

Гляжу — два суслика работу бросили и ко мне приближаются. Один светловолосый, лет тридцати, ладный такой, ухватистый, а второй моложе, но вымахал — два на полтора, грудь надул, как протектор от «студера», но что-то у него на роже такое проскользнуло, что я сразу просек — слабак! На обоих безрукавки кольчужные и мечи у пояса, я уже даже и удивляться особо не стал.

Выстроилась эта парочка у меня по бокам почетным конвоем, за плечи уцепилась. Причем блондин спокойно так взял, но цепко, а здоровяк гимнастерку в жменю загреб и стоит, довольный. Олух натуральный — его на любой прием взять можно, а он и не скумекает ничего, пока собственной железякой башку не смахнут.

Рыжая с коня соскочила, прошлась передо мной, прямо как офицер перед строем, и вдруг ка-ак вмажет мне с размаху по зубам — только моргнуть успел.

Потрогал языком зубы — вроде не шатаются. А вот губу наверняка рассадила. Рукой попробовал — ну, точно, кровь.

Я усмехнулся, криво, правда, и говорю, как капитан:

— Связанных пленных бить — много храбрости не нужно.

Рыжую аж перекосило.

— Ах ты…

Тут уж за меня светловолосый вступился.

— В самом деле, Кара, — говорит, — чего это ты так на него?

Кара, значит. Ладно, запомню.

— А ты не лезь не в свое дело, Арчет. Я тут хозяйка.

И тут я гляжу — через двор мужик идет. Вроде бы местный — портки на нем серые, куртка кожаная, меч опять же. Дрова тащит. А на ногах — кирзачи стоптанные. Уж наши-то солдатские кирзачи я за километр различу.

Ну я и заорал: