– А вы хотите остаться ночевать в одной квартире с убийцей? – криво усмехнулся Кремнев, и Яна поняла, что этого уж точно не хочет. Пусть она теперь знает, что на самом деле произошло той ночью, но факт оставался фактом: Андрей Владимирович Кремнев убил свою жену. И Яна едва ли сможет уснуть, зная, что он находится в ее квартире.

Вызвав на экран телефона приложение со службой такси и убедившись, что денег у нее хватит, она вызвала машину. Пришлось немного схитрить и замаскироваться, чтобы дежурившие у подъезда полицейские ее не узнали. Яна не хотела сейчас никому ничего объяснять. Впрочем, похоже, охрана ждала лишь посетителя, который мог бы прийти к ней, и не думала, что Яна сама решит уйти, поэтому они с Кремневым спокойно сели в такси, и уже спустя сорок минут то привезло их в деревню, где находился домик отца Яны. Он с женой уехал на отдых, собирался вернуться на днях, поэтому и дом, и двор встретили их полной тишиной и темнотой. Яне пришлось подсвечивать дорогу фонариком, поэтому она не сразу заметила на пороге у входной двери большую коробку. Только почти споткнувшись о нее, остановилась и разглядела. Коробка была картонной, в какой иногда продают торты и пирожные, перевязанная желтым бантом. Сердце гулко бухнулось о ребра, Яна сделала шаг назад. Сделала бы больше, но сзади стоял Кремнев, и отступать ей было некуда.

Полиция установила наблюдение за ее квартирой, и маг прислал подарок к дому отца, давая понять не только то, что знает его адрес, но и то, что Яне от него не скрыться.

* * *

Никита крайне редко пил крепкий алкоголь и уж точно никогда не напивался до такой степени, чтобы уснуть прямо в одежде на диване. Даже в юношестве, когда подросток из него был достаточно сложный. Несмотря на его любовь к затворничеству, друзья у Никиты имелись, но они, признавая его странноватость и зная его историю, никогда не настаивали на том, чтобы он пил наравне со всеми, и с пониманием относились к тому, что он рано уходит домой. Сам же Никита, даже еще не будучи опекуном младших брата и сестры, чувствовал за них ответственность и вел себя подобающе. С теткой, бывало, спорил, даже говорил такие вещи, о которых потом жалел, но по отношению к Жене и Даше всегда помнил, что является примером. Однако, когда на пороге его квартиры возникла Лера с бутылкой виски, он понял, что пришло наконец время напиться до беспамятства.

Разговор между ними состоялся тяжелый. Лера по привычке своей говорила все прямо и откровенно, но ничего нового Никита не услышал. О влюбленности соседки он знал почти с самого начала. Это уже гораздо позже Лера отрастила язвительную броню, за которой ловко пряталась, а в восемнадцать была просто острой на язык, но юной девушкой. И Никита довольно легко читал ее. Для этого даже не надо было быть экстрасенсом, хватило немного наблюдательности и эмпатии. Однако Лера установила правила игры, и Никита принял ее право самой определять границы. Ему нечего было ей предложить, и он решил, что стоит просто следовать ее установкам. В глубине души Никита отчаянно боялся, что однажды Лера признается ему в своих чувствах, перебросит мяч на его сторону и ему придется что-то с этим делать. Но Лера молчала, и со временем он успокоился.

Лера и сейчас пришла к нему не просто с признанием, а с уже готовыми новыми правилами, ему опять не пришлось ничего решать. Она честно и открыто сказала ему о своей одиннадцатилетней любви, а он честно и открыто ответил, что давно о ней знает. Не встречаться они не могут, поскольку ни один из них не готов переезжать, но стоит прекратить такую тесную дружбу. Хотя бы на время. Время, достаточное для того, чтобы Лера могла разобраться в себе. Никита втайне подозревал, что, сколько бы она ни взяла себе этого времени, все равно будет мало и эта бутылка виски, пожалуй, последняя, которую они выпьют вместе, сидя в его гостиной. Он не имел права возражать, поскольку никакого другого решения у него все равно не было, однако новость облегчения не принесла. Напротив, наложилась на и без того сложный период в жизни, и он не заметил, как выпил лишнего. Оставалось только надеяться, что, проваливаясь в глубокий сон, он успел поставить стакан на стол.

Телефонный звонок Никита услышал, но проснуться не смог. Только когда Лера начала довольно чувствительно пинать его в плечо, у него получилось выплыть из сна и открыть глаза. За окном все еще было темно, часы показывали начало третьего ночи. Лера не стала укрывать его пледом, и он замерз, несмотря на теплую летнюю погоду.

– Тебе звонят, спящая царевна! – Лера ткнула ему телефон в лицо.

– В два часа ночи? – хмуро проворчал Никита, силясь разглядеть имя звонившего, но очки он снял еще до того, как начал пить, а потому сфокусироваться никак не удавалось.

– Говорят, срочно.

Никита наконец принял более или менее вертикальное положение, приложил телефон к уху.

– Да, – голос прозвучал сонно и хрипло, но а как еще он может звучать среди ночи?

– Никита, это Марина Васильевна Прохорова, – представился абонент, и сон как рукой сняло.

Прохорова была главврачом клиники, где вот уже одиннадцать лет коротал свои дни отец Никиты. Дамой она была важной, по пустякам родственникам пациентов не звонила и с ними лишнего общения избегала. Пожалуй, Никита и сам встречался с ней всего раза два, все остальные вопросы всегда решались через секретаря или лечащего врача. Чтобы Прохорова позвонила лично, да еще в два часа ночи, должно было случиться что-то экстраординарное. Или очень плохое.

– Я вас слушаю, – уже совершенно нормальным голосом произнес Никита.

– Извините, что беспокою в такое время, но я решила, что вы должны узнать сразу. Ваш отец исчез.

Никита ожидал плохих новостей, но не думал, что они будут такими.

– Что значит – исчез? – переспросил он.

– В полночь охранник, как обычно, обходил территорию и обратил внимание, что окно в комнате вашего отца распахнуто, – принялась объяснять главврач. – Сначала он не придал этому значения, в такую жару многие наши пациенты предпочитают спать с открытыми окнами, но затем он заметил сломанный куст роз у забора, осмотрел все тщательно и увидел следы, будто кто-то перелезал через него. Доложил дежурному врачу, тот сделал обход. Только вашего отца нет на месте. Очевидно, он… ушел.

Никита закрыл глаза, прижал к ним пальцы так сильно, что поплыли разноцветные круги. Сонливость отступила, и на смену ей пришла головная боль. После такого количества виски ему бы поспать часов десять…

Едва только ему исполнилось восемнадцать, он решил перевести отца из государственной психиатрической лечебницы в частную. Срок за убийство жены у него к тому времени уже вышел, и суд позволял это сделать. Против была только тетка, опекавшая детей все это время. Она считала, что убийце ее сестры место на рудниках Сибири, а никак не в лечебнице, да еще и комфортабельной, но Никита ничего не хотел слушать. Сам себе он говорил, что нахождение отца в частной клинике, а не обычной, больше похожей на тюрьму, позволит им чаще видеться и однажды он сможет выяснить, что же случилось той ночью, но в глубине души понимал, что это не единственная причина. Впрочем, так глубоко он в себе не копался и истину на свет предпочитал не вытаскивать.

Клиника была дорогая и достаточно комфортная. Пациенты передвигались по зданию и территории беспрепятственно, решеток на окнах не было, чтобы не создавалось ощущение тюрьмы. Покинуть территорию самостоятельно все равно было нельзя, за порядком следили камеры и охрана. По крайней мере, до этой ночи Никита думал, что нельзя.

– А как же видеонаблюдение? – уточнил он.

Если дежурный врач обнаружил пропажу пациента около полуночи, а звонят ему в начале третьего, должно быть, клинику и территорию уже обыскали и записи посмотрели.

– На камерах видно, как ваш отец вылезает из окна, идет к забору и перелезает через него, – подтвердила Прохорова. – За пределами двора клиники камер