— Денег нет. Да и охранники меня уже знают.

— Я тут торчать не намерена. Холод, вонь и скука.

Жук перехватил мой взгляд:

— А еще чего?

— Всё достало.

Он уважительно хмыкнул, потом развернулся и зашагал по тропинке:

— Ладно, давай ко мне. Там только бабуля, а она у меня нормальная.

Я задумалась. Как-то так вышло, что, с тех пор как Карен дала мне немного воли, мы повсюду околачивались вместе — после уроков и в выходные. Впрочем, не все время, иногда Жук тусовался с парнями из нашей школы. Получалось оно, похоже, так: он примажется к ним, а потом они переругаются, даже подерутся, и он на некоторое время отвалит. У мальчишек всегда таким путем. Как у зверей да у обезьян или у львов — вечно они выясняют, кто первым жрет добычу, кто в стае главный. Ну не знаю уж почему, но в ту субботу он к ним не пошел, ошивался вместе со мной, и мы дохли от скуки. Делать было вообще нечего.

Для меня приглашение в чужой дом было делом нешуточным. Собственно, раньше меня никогда никуда не приглашали. Даже в детстве я была не из тех девчонок, которые выскакивают из класса парочками — держась за ручки, хихикая, стреляя глазами. Дом у нас с мамой был не тот, куда можно привести подружку на чай.

— Ну, не знаю, — пробурчала я. Мне вообще неприятно знакомиться с новыми людьми, я никогда не знаю, смотреть на них или нет. Другим кажется, что я нелюдимка, потому что я не смотрю никому в лицо, а на самом-то деле я просто пытаюсь не залезать в их жизнь, не узнавать лишнего.

— Как знаешь, — сказал он, засунул руки в карманы и зашагал прочь.

Дождь теперь бил в лицо, это было совсем противно.

— Эй, стой! — крикнула я и побежала следом. Мы пошли вместе, надвинув капюшоны, по раскисшей лондонской грязи.

До его дома оказалось минут пять. Это была одна из безликих невысоких построек, разделенных на блоки, перед Парк-Эстейт. Квартира Жука была в середине дома, на первом этаже, перед входом — клумбочка. Клумбочка еще та — трава да несколько цветочков, зато вокруг полно совершенно улётных фигурок: гномики, зверюшки. Отвал башки.

— Классный садик, — сказала я и сама не поняла: восхищаюсь или издеваюсь. Жук скорчил рожу.

— Бабка наставила, — сказал он. — Она у меня чокнутая.

Он перескочил через невысокую ограду и начал пробираться сквозь цементную толпу. Хотел было лягнуть ногой особенно уродского гнома.

— Эй, не смей! — крикнула я. Жук замер. — Они классные. Не бей их.

— Блин, и ты туда же. — Он покачал головой и дождался, пока я открою калитку из облупившихся металлических трубок и пройду по дорожке. Потом распахнул дверь — она, похоже, была не заперта — и проорал:

— Это я, бабуль! Другана привел.

Я, конечно, нервничала, но отметила, что он сказал «друган». Мне это понравилось.

Узкая прихожая, а потом сразу большая комната. Все полки, вообще все поверхности уставлены всякой дребеденью: фарфоровые зверюшки, тарелочки, вазочки. Представьте себе все барахолки в мире, всё, что зависает там, потому что никому не нужно, — и картинка перед вами. Табачиной при этом воняло — будь здоров. Окна, похоже, не открывались. Облако дыма тянулось из соседней комнаты, и я вслед за Жуком двинула туда. Бабуля его сидела на высокой табуретке у барной стойки, перед носом газета, в руке чашка чаю, в зубах сигарета. На внука она была совсем не похожа. Маленькая, белая, как я, с коротким ершиком волос, выкрашенных в темно-бордовый цвет. Лицо морщинистое, суровое. Я заметила, как Жук нагнулся чмокнуть ее в щеку, и подумала, что, встреть я их на улице, никогда бы не подумала, что они родственники. Но теперь ведь оно всегда так, верно? Дни семейных фотографий — мама, папа, двое детишек, все при параде, все на одно лицо, они вообще когда-то были? Они еще где-то остались? Уж точно не здесь. Здесь семьи такие, какие есть, типа одна бабуля, как у Жука, или вообще никого, как у меня, — будь ты черный, белый, коричневый, желтый или какой угодно. Так уж оно.

Жук отступил на шаг, и бабуля посмотрела на меня.

— Привет, — сказала она. — Я Вэл.

Я старалась не поднимать глаз, но почему-то все-таки взглянула ей в лицо, и она тут же поймала мой взгляд. Отвернуться было никак. Глаза у нее оказались удивительные — орехового цвета радужки и яркие, чистые белки, несмотря на курение. И она не просто смотрела, не так, как все остальные. Она разглядывала меня, высматривала всю подноготную. Я прочла ее число: 2022054. Курит как паровоз, а проживет еще сорок пять лет. Респект.

— Ну и кто ты такая? — спросила она. Слова прозвучали неприветливо, хотя она, наверное, ничего такого не имела в виду.

Я никак не могла собрать мысли в кучу, даже имя свое не могла вспомнить. Будто кролик, попавший в прожектор ее глаз.

Жук пришел мне на помощь:

— Ее зовут Джем. Мы вместе посмотрим телик.

— Обожди. Не сбегай сразу. Присядь-ка, Джем. — Она кивнула в сторону еще одной табуретки.

— Ба-аб, оставь ее в покое. Не приставай.

— Ты язык-то не распускай, Терри. Не слушай его, садись. — Она похлопала по табуретке: ладони у нее были маленькие, с длиннющими, загнутыми желтыми ногтями. Я покорно влезла на табуретку. Бабуля Жука была не из тех, с кем можно препираться, а кроме того, было в этом и что-то еще. Я это чувствовала, между нами будто бы проскакивали электрические искры. Это было и страшно, и интересно. Я все не сводила с нее глаз, и когда подвинулась на табуретке, чтобы поймать равновесие, она отложила сигарету и взяла меня за руку. Я не люблю, когда меня трогают, это вы уже знаете, но тут я не отдернула руку. Не смогла, и мы обе почувствовали: когда ее кожа соприкоснулась с моей, раздалось гудение, треск.

В нос мне ударил табачный перегар. Аж затошнило. Я и сама люблю курнуть, но вдыхать чужую табачину?.. Вообще жесть.

— Ты удивительный человек, я еще таких не встречала, — продолжала она, а я подумала: «Уж это-то точно, только тебе откуда знать?» — Ты знаешь, что такое аура? — спросила она.

Жук, который снова вошел в комнату, в ответ возмущенно фыркнул:

— Да отвяжись ты от нее, баб. Отстань, дура старая.

— Рот закрой! — Бабуля снова повернулась ко мне, и ее слова, произнесенные медленно и отчетливо, вошли мне в самое нутро, будто я слушала всем телом, а не только ушами: — Я еще не видела такой поразительной ауры, как у тебя.

Я понятия не имела, о чем она, но разобраться хотелось.

— Аура, Джем, — это твоя внутренняя энергия. Она разноцветная, и каждый человек излучает ее наружу. А рассказать о человеке она может больше, чем все остальное. Есть она у всех, да только далеко не все ее видят. Только те, кому повезло. — Старухины глаза сузились: — Ты ведь ее тоже видишь, да?

— Нет, — ответила я честно. — Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.