— Правда? Кто еще приходил сюда?

— Ричард Топклифф. Как и вы, он расспрашивал о нашей трапезе и мессе. Признаюсь вам, господин Шекспир, он меня напугал до полусмерти.

Шекспир почувствовал, как напряглись его мускулы.

— Топклифф?

— Как и вы, он, как мне показалось, очень заинтересовался дамами и Коттоном, а еще угрожал мне дыбой, если я не буду отвечать на его вопросы прямо, так что я без колебаний выложил ему все, что знал.

— Ты рассказал ему о том, что работаешь на Слайда?

— Нет, не настолько я глуп. Но я сказал ему, что от Пигготта он узнает больше. Боюсь, что теперь отец Пигготт ко мне будет не так благосклонен.

— Спасибо, господин Пламмер. Если вам будет грозить опасность или будет нужна помощь, можете сослаться на меня. Правда, на Ричарда Топклиффа мое имя вряд ли окажет какое-либо магическое воздействие.

Пламмер пожал Шекспиру руку.

— Спасибо. Надеюсь, вы не подцепили от меня блох.

В коридоре Шекспира ждал надзиратель, и вместе они прошли к камере Пигготта. Пигготт сидел в углу, сжавшись, словно воробей в лютый мороз. Когда Шекспир вошел в камеру, с лязгом захлопнув за собой дверь, он не пошевелился и не произнес ни единого звука.

— Отец Пигготт?

Пигготт не шевелился.

— Отец Пигготт, я все равно поговорю с вами, хотите вы этого или нет.

Ни малейшего движения в ответ. Шекспир схватил Пигготта за ворот его грубой шерстяной рубахи и рывком заставил подняться. Но, увидев, что вместо лица у Пигготта кровавое месиво, Шекспир в ужасе отшатнулся. В скудном свете можно было разглядеть, что нос, похоже, был сломан, а глаза заплыли. Пигготт пытался сесть прямо и застонал, ребра тоже были сломаны.

Шекспир протянул руку, чтобы помочь, но Пигготт отшатнулся, словно от удара. Он попытался произнести что-нибудь, но членораздельной речи не получилось. Шекспир подошел к двери и приказал надзирателю принести воды и тряпье, чтобы омыть раны.

Надзиратель не спешил выполнять приказ. Он молчал и топтался на месте.

— Если у тебя остались крохи здравого смысла, ты сделаешь то, что я говорю. Или, быть может, ты хочешь, чтобы я раскрыл твой маленький секрет? Уверен, господин Топклифф захочет послушать о твоих католических пристрастиях.

Уловка была подлой, но сработала. Надзиратель на мгновение остолбенел, затем, топая и гремя ключами, поспешил исполнить приказ. Он быстро вернулся с тем, что потребовал Шекспир.

— А теперь оботри заключенного.

Надзиратель посмотрел на Шекспира как на сумасшедшего. Зачем обтирать кровь с заключенного? Но, увидев нахмуренный взгляд Джона, он вздохнул и подошел к Пигготту, с ворчанием небрежно принялся обтирать с его лица запекшуюся кровь. Когда надзиратель закончил, Шекспир вручил ему двупенсовик и приказал отправиться к ближайшему аптекарю за бинтами, чтобы перевязать Пигготту грудь.

— Мне нельзя уходить с поста.

— Тогда отправь к аптекарю одного из своих тюремщиков. Или нужно напомнить, что у меня дело государственной важности? А может, рассказать господину секретарю Уолсингему о том, как вы пренебрегаете своими обязанностями?

— Да уж, все сегодня здесь по делу государственной важности, — уходя, проворчал надзиратель.

— Ну вот, мы и одни, Пигготт, — тихо произнес Шекспир, стоя над заключенным, который, и Шекспир был вынужден это признать, даже после того, как его обтер надзиратель, не выглядел лучше. Это был неприятный тип с изрытой оспой кожей и жидкими поникшими волосами. — Не вздумай мне лгать, или я сегодня же отправлю тебя в Тауэр, где тебя заточат в «Литтл-Из», а потом допросят с пристрастием. Речь о деле государственной важности, поэтому спросят с меня. — («Литтл-Из» была маленькой камерой, в которой заключенный не мог не только стоять или лежать, но даже сидеть.) — «Литтл-Из», Пигготт, причиняет такие мучения, что ты будешь умолять, чтобы тебе заменили «Литтл-Из» на адские страдания у позорного столба.[44]

Нос Пигготта был забит запекшейся кровью, который он попытался прочистить. Этот несчастный походил на собаку, которую хотели забить до смерти. Сиплым шепотом он произнес:

— Я расскажу вам все, что рассказал Топклиффу.

Он поморщился и приложил руку к сломанной челюсти.

— Хорошо.

— Я рассказал ему, что у меня есть сообщение, которое я должен был передать. Это сообщение для священника, чьего имени я не знаю. Мне известно только то, что он живет там же, где и отец Коттон.

— А что это за сообщение?

— «Когг с Кау-лейн».

— Кто просил тебя передать это?

— Я… я не знаю.

— Пигготт, я могу без промедления отправить тебя на дыбу. Ты знаешь, что происходит с человеческим телом на дыбе?

Пигготт угрюмо кивнул. Он знал, что на дыбе у людей кости выворачиваются из суставов, а мышцы и сухожилия рвутся, так что жертва уже никогда не сможет ходить или двигать руками.

— Так ответь мне. Кто поручил тебе передать это сообщение?

— Француз. Я не знаю его имени. Он сам пришел ко мне и сказал, что его послал доктор Аллен.[45]Может, он из французского посольства? По правде сказать, господин Шекспир, я не знаю. Мне и этого было достаточно. Он дал мне денег, две марки. В местах, вроде этой тюрьмы, столько стоит разница между жизнью и смертью.

— А что могло означать это сообщение?

Пигготт так завяз во всей этой истории, что мог думать лишь о том, как бы выжить, и ради единственного, крохотного шанса он был готов предать и папу римского, и кардинала Аллена, и Английский колледж в Реймсе. Он еще понизил голос, звук которого теперь был едва слышен:

— Думаю, там находится какое-то оружие. Возможно, это даг. Вроде тех пистолетов, из которых убивают правителей.

Ну да, подумал Шекспир, правителей убивают из пистолета с колесцовым замком. Так был застрелен Вильгельм Молчаливый, а теперь и Елизавета опасалась, что и ей грозит та же участь. Пистолет с колесцовым замком быстро заряжался и был сравнительно небольшим по размеру, так что его легко можно было спрятать под накидкой или в рукаве, поэтому такие пистолеты, или даги, было запрещено проносить на территорию королевского дворца.

— Это просто догадка? Или есть причина, по которой ты так считаешь?

Пигготт устало покачал головой.

— Догадка, господин Шекспир, только догадка. — Он отвернулся к стене, лег на пол, поджав руки и ноги, и единственным признаком жизни было его учащенное хриплое дыхание.