Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лиза оборачивается, и он видит её глаза, смотрящие прямо из-под дурацкой конусообразной шляпы.
Он очнулся и увидел всё то же — ровные ряды зелёных индикаторов и мерно пульсирующее изображение реактора на экране. Он уговаривал себя больше не ходить в «Зону приключений», но вечером пятницы вновь обнаружил себя на диванчике, где полагалось ожидать, как освободится какая-нибудь капсула.
Нужно было залезть в этот пиратский сундук мертвеца, и там начнётся настоящая жизнь.
Наконец, он погрузился в подсоленную воду. За ним задвинули крышку, и началось плавание в темноте.
Он снова очутился на раскалённом песке. Очень хотелось пить, опасность была рядом, а рука сжимала рукоять боевой стали.
Это была какая-то ошибка — он заказывал путешествие в космос.
Хотелось чего-то высокотехнологичного, чтобы нестись через пространство на корабле Илона Маска и пролетать над марсианской пустыней, а за спиной должен переливаться радужный круг геликоптера. Потом будет космопорт, упоительная заваруха, и он полетит на боевое задание, а внизу — грязные повстанцы будут разбегаться от очередей лазерных пушек. Или он будет стрелять из крупнокалиберного пулемёта по надвигающейся воздушной армаде. Но вокруг был только песок, у берега торчали остовы кораблей, а на горизонте горел не то город, не то деревня.
Когда сеанс кончился, он стал искать администратора, но оказалось, что все ушли. Только молодой негр предложил ему заполнить формуляр жалобы, но жаловаться не было сил.
Дома все спали — он тихо прошёл в детскую и поглядел, как они спят. Старший стонал во сне, дочь спала тихо, а жена на этот раз прикорнула в комнате маленькой Маргарет.
Он лёг в пустую и холодную кровать и свернулся калачиком. И тут же очутился на берегу, песок попал в глаза, и было нестерпимо больно. «Надо пойти к врачу, — подумал он с бесконечной жалостью к себе и тут же вспомнил, что страховка просрочена. — Но что-то же можно сделать?»
Вдруг он увидел Йеллоустонский парк и Лизу, обнявшую гигантский ствол секвойи. Они ездили туда два года назад. Сын бегал между деревьев. Бедный сынок, никто не будет называть его «мистер Бартоломью»…
В воспоминание, смеясь, вплыла Марджори. Он спросил её, кто поведёт по дороге обратно, но никто не ответил. Всё пропало, и ему опять снилось небо — он летел по нему, а над ним был радужный круг пропеллера. Он вспомнил, что всегда хотелось летать, но куда ему стать лётчиком? Это удел упорных людей. За воспоминания было заплачено, и он не мог покинуть этот заколдованный круг. Отчаянным усилием он вырвался оттуда.
Вокруг была знакомая комната, мерно в темноте шумел кондиционер. Вдруг сверху постучали, и потолок съехал в сторону. Он увидел лицо негра, что продавал фальшивые воспоминания за настоящие деньги.
«Милый парень, — успел подумать он. — Что? Время кончилось? Что, а?»
«У вас прерывание, можно возобновить за счёт заведения», — сказали над ним.
И он кивнул.
Деньги были враньём, бессмысленными электронами, обезличенно пробегающими по проводам. Его снова выбросило на пляж. Он встал на четвереньки, глаза нестерпимо жгло, и он понял, что скоро ослепнет. Можно закрыть глаза — что он и сделал. Но когда глаза открылись, он увидел черноту — он был заточён в узкое пространство, рядом были люди. Смрад их немытых тел душил его, но это были товарищи, друзья, родственники — и они ждали чего-то. Он протянул руку и укололся — там был меч.
Хрустнуло дерево, и мрачная темнота сменилась душным воздухом городской площади.
Он по-прежнему не видел почти ничего.
Единственно, что он сможет, — зафиксировать воспоминания. Долгое плавание в брюхе деревянного корабля, высадка на берег. Молотки плотников, как же описать этот стук? Город, стоящий на возвышении, прибрежный песок, напоённый кровью. Нужно было это запомнить, чтобы рассказать другим, даже если зрение откажет. Возврата отсюда не будет — ничего нет, кроме песка и крови и того пламени, что занимается за городскими стенами.
Нерождённые дети, лампочки на пульте — ничего больше нет.
Голос сверху спросил:
— Помнишь, как тебя зовут?
Он замычал.
— Помнишь, зачем ты тут?
И он понял, что требовательный голос принадлежит богу.
Тогда он собрал силы и ответил:
— Помню. Меня зовут Гомер.
Извините, если кого обидел.
04 марта 2018
История про то, что два раза не вставать (2018-03-07)
Был вот у меня дружок.
Человек будто из книги Ерофеева — философ и писатель.
Славы себе не стяжал, а вот любви вполне удостоился.
"Остановимся на советском писателе. Эх, каким бы я мог быть советским писателем!
Мне спится и видится, как я пишу многосерийку про битву за кукурузу. Мне нетрудно — я под это заточен, я просто хочу про сельхозкооперацию, про покорение ледовых полей, китобойную флотилию, про перековку стиляг, ну что-то такое, чтобы добро побеждало родимые пятна вдребезги. Я — такой, у меня есть все необходимые качества. Я даже не интересуюсь, покупают ли мои книги, мне все равно, мне только надо, чтобы их издали огромными тиражами за огромные деньжищи, а там пускай под стол подкладывают, в интересное место засовывают, буржуйки топят, план в них заворачивают, мне все равно. У советских — собственная гордость, до фига особенная".
http://rara-rara.ru/menu-texts/utrachennye_nadezhdy
Извините, если кого обидел.
07 марта 2018
История про то, что два раза не вставать (2018-03-15)
Много лет назад, как-то ночью я смотрел телевизор и наблюдал, как с Гордоном и Бестужевым-Ладой беседует Капица. Культуролог Бестужев-Лада половину передачи с надрывом говорил, что он одной ногой уже в могиле (дело происходило лет за пятнадцать до его смерти), нет места ему под солнцем, вот-вот и умрёт он: «Вы меня слушаете, я вам говорю, нет мне перспективы в жизни, я уже отжил своё».
Я же думал о другом — самое забавное, что, по сути, Гордон со своей передачей, выходившей в 2001–2003, был наследником Капицы. А передача его имени — наследницей «Очевидному-невероятному». Конечно, у Капицы было много естественно-научного, а у Гордона в ночи по большей части сидели гуманитарные учёные (хотя бывали и всякие). И всё же у Капицы бывал Тур Хейердал со своими папирусными лодками, археологи рассказывали про древние цивилизации, обсуждалась история «Слова о Полку Игореве». Понятно, что в «Очевидном-невероятном» моего детства