А потом Эбби уговорила меня сделать перерыв.

4 июня, утро

Земная поверхность в месте, известном под названием «штат Флорида», преимущественно состоит из песка и известняка, через который река прокладывает себе путь. Берега Сент-Мэрис постоянно движутся, и это значит, что река все время меняет русло — потому ее и прозвали «кривой рекой». Могут уйти годы на то, чтобы разница стала ощутимой, но в тех местах, где течение быстрое, или после паводка, Сент-Мэрис вгрызается в берег на два сантиметра в сутки. Я отсутствовал пятнадцать лет, так что, на мой взгляд, река сильно изменилась.

Между Стокбриджем и Сент-Джорджем река мало населена, потому что большая часть земель здесь принадлежит владельцам плантаций и бумажным фабрикам. Одна из таких плантаций, расположенная со стороны Джорджии, занимает пятьсот гектаров. Она называется «Дубы» и тянется почти пять километров вдоль реки. Там попадаются олени, индейки, огромные бобры, краснохвостые ястребы и десятки пеших туристов из Теннесси, но главная ее достопримечательность — куропатки. В «Дубах» их тысячи. Меня же плантация интересовала в первую очередь благодаря закрытым пляжам. После затянувшегося привала на «Ривьере» мы плыли почти сутки без остановки, и у меня болели мышцы.

Над верхушками деревьев показалось солнце, пар над рекой рассеялся, а мы скользили вниз по течению. Впервые с тех пор, как мы миновали мост, мне не нужно было грести. Здесь река стала глубже, и течение несло нас со скоростью около двух километров в час. Над водой поодиночке летели лесные утки. Я посмотрел сквозь туман и увидел оленя, стоящего по колено в воде. С его морды срывались капли, а уши были повернуты в мою сторону. Он был крупный, с отвислым животом и золотистыми рогами. Они разветвлялись примерно в трех дюймах выше ушей. Против света было трудно рассмотреть, но я насчитал по шесть отростков на каждом роге, а еще два, прямо надо лбом, сантиметров тридцать в длину. Я не слышал, как олень появился и скрылся. Я моргнул — и он исчез. Как призрак. Осталась только рябь на воде. Не думал, что здесь водятся такие олени. Сомневаюсь, что он дожил бы до зрелых лет, будучи глупым.

Мы плыли сквозь туман и слушали, как река вокруг просыпается. Лаяли собаки, хлопали дверцы машин, мычали коровы, пели птицы. Мы провели утро под березой на берегу. Не считая ветра, который шелестел берестой, похожей на свернутую в трубку бумагу, было тихо. То и дело до нас доносилось жужжание бензопилы или рев мотоцикла. Дважды я заметил в небе небольшой самолет. Пролетая над рекой второй раз, он почти касался верхушек деревьев, и я разглядел его получше. Синий фюзеляже, желтые крылья.

Эти парни на реке, слухи про нас, самолет… Мне стало неуютно.

Моего носа достиг странный запах. Я посмотрел на Эбби и обнаружил, что она красит лаком ногти на ногах. Я хихикнул.

— Над чем ты смеешься?

— Где ты это взяла?

— Ты ведь не думаешь, что я уехала из дома без лака?

— Нет. Но все, что у нас было, полетело в костер тридцатью километрами выше по реке.

Она улыбнулась.

— Не все. Женщина не может разъезжать с неухоженными ногтями.

Я поскреб подбородок и снова засмеялся. Эбби укоризненно указала, на меня кисточкой.

Лицо у меня теперь выглядело гораздо лучше, опухоль на глазу спала, хотя губы по-прежнему оставались припухшими. Я сдвинул шляпу на затылок и лег.

— Когда Гус меня только нанял, я повез к Сент-Джорджу каких-то парней из Стокбриджа. Хорошие были ребята — вырвались на выходные, оставив жен дома, но до тех пор они не бывали в лесу. У нас был долгий день, а потом нелегкая ночевка… один из них подошел и спросил: «Как быть с туалетом?» Я не знал, что ответить, а потому просто вручил ему лопатку и кивнул в сторону зарослей: «Выкопай ямку и сделай в нее свои дела». Он посмотрел на меня и ухмыльнулся: «А когда нам попадется общественная уборная?» Я пожал плечами: «Возможно, к вечеру». Через пару минут я увидел, как он сидит на берегу без штанов, уткнувшись задницей в свежевыкопанную ямку, и читает журнал. Остальные вскоре последовали его примеру. Наверное, надо было их предупредить. Вечером один из парней спросил у меня: «Слушай, тебя не кусают жуки?» Он говорил и чесался. «Нет, — сказал я. — А тебя?» Он кивнул. «Где?» — «Везде. Я как будто весь искусан. И так чешется, что я вот-вот прокляну день своего рождения». Я спросил: «Такие красные шишки?» Он кивнул. Тогда я полез в сумку и протянул ему пузырек с лаком для ногтей. «Это не жуки, а клещи. Их не видно. Они ищут местечки потеплее, вгрызаются в кожу и живут там, пока их не удушишь. Намажь каждый укус и дай высохнуть». Он посмотрел на меня как на ненормального: «Ты издеваешься, да? Это одна из тех шуток, которые речные гиды разыгрывают с горожанами?» Я покачал головой: «Нет. Насчет клещей я бы шутить не стал. Если не примешь меры, то к полуночи начнешь чесаться так, что… короче, тебе будет плохо». Он взял пузырек и спросил: «Смазать каждый укус?» — «Да». Я вымыл посуду, сложил палатку и нагрузил каноэ. Когда вернулся, они впятером стояли вокруг костра, без штанов, и сушили на своих задницах лак. Эту картину я никогда не забуду. Один из них, тощий, сказал: «Это останется между нами, договорились?»

Эбби закончила красить ногти, закрыла пузырек и подула на пальцы.

— Отчего ты вдруг об этом вспомнил?

— Из-за запаха.

— В таком случае, если тебе понадобится лак, — она помахала пузырьком, — обзаведись собственным. — Эбби погрозила пальцем. — Даже не надейся, что я позволю тебе мазаться моим лаком, а потом стану красить им ногти. У нас, женщин, свои границы. У вас — свои.

— И я не в силах тебя винить.

В своих поездках Эбби находила время полюбоваться величайшими произведениями искусства. Она стояла перед ними. Смотрела, смеялась, плакала. Она понимала их лучше и оценивала на более глубоком уровне, нежели я. В то время как я постигал жизнь художников, Эбби постигала их творения. По сравнению с женой я не знал ни черта. Я листал альбом, переворачивал страницы, а она говорила: «Я это видела», или «Это нужно увидеть самому», или «Милый, ты бы видел, как там падает свет!..» Я всегда ей завидовал.

Мы прожили в браке год, когда однажды она заглянула ко мне в студию. Я сидел и смешивал краски.

Эбби устроилась у меня на коленях и обняла за шею.

— Я хочу отправиться в путешествие.

— Отлично.

— И сама его спланировать.

— Хорошо.

— Ты поедешь со мной?

— Конечно.

Она принесла толстую папку, опустилась на пол, жестом велела мне сесть рядом и развернула передо мной карту мира.

Одним из плюсов, унаследованных ею от отца, была способность раздвигать рамки. А поскольку Эбби имела достаточно денег, она могла позволить себе идею типа «куда-нибудь выбраться».