бы Артур был футбольным мячом, а ворота были за много миль.

— Сделай это еще раз, и это будет похоже на гребаный пикник.

 

По рукам пробежали мурашки.

— Ты говорил правду. Ты никогда не докладывал моему отцу. Торн нашел другой способ, но для Рубикса это не имело никакого значения.

Артур холодно рассмеялся.

— Поверь мне. К тому моменту ему уже не нужна была причина. — Его взгляд был твердым, но тон стал нежным. — Но ты сделала все лучше. Ты залатала меня и заставила меня чертовски смущаться.

Я стряхнула с себя воспоминания об утирании его крови и выслушивании его оправданий злому характеру отца.

— И это был не последний раз.

Артур покачал головой.

— Нет, не последний.

— Теперь ты помнишь, как они наказали тебя за то, что ты не сделал ничего плохого, ты также помнишь, как хорошо они умели заставить тебя уступить?

Это была та часть, о которой я боялась говорить. Сердце Артура было из чистого золота, но, как и любой драгоценный металл, в нем были примеси — недостатки, которые можно было использовать и искажать, чтобы осудить.

Он тяжело вздохнул.

— О каких уступках ты говоришь? Было много всего.

Я проследила связки мускулов на его предплечье, не глядя ему в глаза. В некотором смысле, не глядя на него, я дала ему элемент уединения.

— Не так много. И я говорю о той ночи, когда они так напоили тебя, что ты почти в одиночку уничтожил маленький МК прямо за нашими границами — только потому, что они солгали, что меня обидел один из потенциальных клиентов. Ты никого не убивал, Арт... но ты был близок.

«Ты понимаешь, о чем я говорю?»

Он замер.

— Мне всегда было интересно, почему я проснулся от выговора на собрании Клуба и от запекшейся крови на кулаках.

Шок заставил меня похолодеть.

— То есть... ты этого тоже не помнишь?

Он улыбнулся, но это не было весело и непринужденно. Это была ловушка, клетка — приговор, который он сам вынес.

— Нет. Это размытое пятно. Я знаю, что сделал. Я почувствовал, как их носы хрустнули под моими кулаками, и я помню вкус отвратительного бурбона, когда мой отец запрокинул мою голову, заставляя меня пить. — Арт напряг все силы, чтобы добиться большего, но сдался. — Вот и все.

— Ну что ж, тогда я поняла. — Я откинулась назад, с тревогой изучая его лицо.

Арт нахмурился.

— Да?

— Тебе так хотелось вписаться в свою семью, что ты оказался в их власти. Сначала тобой манипулировали пинками и суровой дисциплиной, а затем поощряли обещаниями и добротой. Они напоили тебя, солгали. Накачали тебя наркотиками, наговорили тебе еще больше лжи. Они так сильно всколыхнули тебя изнутри, Арт. Половину времени ты понятия не имел, что делаешь.

Его рот был открыт. В его глазах загорелся маяк, и в нем загорелась надежда.

— Что? Что ты имеешь в виду?

Глубоко вздохнув, я задержала кровоточащее сердце.

— Я имею в виду, что ты был пьян в ту ночь, когда застрелили моих родителей. Более чем пьян. Ты говорил невнятно и спотыкался. У тебя был ужасный синяк под глазом, кровь на губе, и ты еле двигался. Ты, наверное, так же был под наркотиками. Ты не мог ходить без посторонней помощи, не говоря уже о том, чтобы целиться и стрелять.

Артур вскочил на ноги, оттолкнув меня от себя. Отойдя в сторону, он запустил пальцы в волосы

— Я не понимаю. В этом нет никакого смысла. Я все так отчетливо помню.

Я встала.

— Помнишь? Что ты помнишь?

Когда Арт не перестал ходить и кусать губу, я напрягалась.

— Ты помнишь, что они тебе сказали. Ты помнишь, что они сказали, что произошло. Поверь, ты не мог вспомнить ничего, кроме бушующего похмелья.

— Но… я их застрелил. Я помню это. — Его слова обернулись потоком признаний. — Я накачал себя, чтобы сделать это. У меня не было другого выбора. Мой отец угрожал тебе. Он сказал, что изнасилует тебя на глазах у меня, а затем убьет на глазах у Торна. Отец сказал, что если я этого не сделаю, он заставит меня желать смерти, но никогда не даст мне этой свободы.

Мое сердце перестало биться.

— Ты хочешь сказать, что согласился на это, чтобы спасти меня? Ты готов убить моих родителей из-за того, что сказал твой отец - даже после целой жизни лжи?

Я не могла поверить в это. Как он мог быть таким доверчивым?

— Да. Конечно, я сделал бы это. Я любил твоих родителей, Клео. Так чертовски сильно. Они были так добры ко мне. Приняли меня в свою семью. Но, любя меня, они меня погубили. Мой отец никогда бы не позволил нам быть счастливыми, потому что тогда правил бы я, а не он. Точно так же, как он забрал тебя у меня во второй раз — он сделал это не для того, чтобы изнасиловать или убить тебя, хотя у него были все возможности. Он сделал это, потому что мог. Потому что он в очередной раз показал, что он лучше меня.

Артур пнул шкаф.

— Он преподал мне еще один гребаный урок!

У меня подкосились колени.

— Какой урок?

— Что он все еще может отнять все, что ему чертовски нравится! Мое счастье. Мою доброту. Мою свободу. Он может меня поиметь, и я, черт возьми, ничего не могу с этим поделать.

— Но разве ты не видишь — пусть попробует! Он никогда не добьется успеха сейчас, когда ты понимаешь, как он контролировал тебя. Он никчемное дерьмо, Артур, — обойдя барную стойку, я подошла к нему.

Арт отпрянул от меня.

— Раз и навсегда тебе нужно простить себя.

Я собралась с духом.

— Да, ты убил моих родителей. Да, ты нажал на курок. Но, Арт, ты едва держался на ногах. Ты истекал кровью, ты не прицелился — Рубикс сделал это. Ты не нажал на курок своими безжизненными пьяными пальцами — это сделал Асус.

Мои мысли вернулись в ту ночь.

 

Мое сердце было свинцовым и парило, тонущее и трепещущее одновременно.

Его поступь была такой знакомой, но за каждым его шагом следовали два других, от которых меня пробирал ужас до костей.

Я выползла из-под одеяла, прогоняя сон. Что-то побуждало меня следовать,