Все смешалось. Сашка вертелся ужом. Ему казалось, что он видит сразу во все стороны. Щит превратился в щепу. Он бросил его и взялся за меч двумя руками. Его словно закружило ураганом. Он отчетливо помнил, как перерубил чей-то подставленный для защиты клинок. Лица, морды, ощеренные пасти. Перед глазами возникали и гасли застывшие на миг картины битвы… Весинский топор разрубает чей-то шлем… Какой-то белоголовый падает под ударами прямо в костер, тут же вскакивает и в горящей рубахе мечется среди битвы, размахивая мечом. Храбр рубит рогатиной, как алебардой, стремительно вращая тяжелое древко… Ольбард неуловимым движением рассекает своего противника пополам… Диармайд подскакивает к пленникам и молниеносным взмахом меча перерубает путы Хагена. Тот тут же подхватывает чей-то меч…

Вой, хрип, визг. В жилах настоящий вулкан… Во мраке гремит железо, мечутся дикие тени. Звериная мощь переполняет тело. Меч – легче соломины, кольчуга тает невесомой паутинкой… Клинок не встречает сопротивления… Нет – это клык, коготь, бивень!.. Образы вспыхивают и гаснут в кровавом тумане… Вот из лесу вываливает новая толпа. Сразу с десяток окружают князя. Все в доспехах и с мечами в руках… Диармайд врывается в эту кучу и становится с Ольбардом спина к спине. «Сбор!» – призывно кричит кто-то. Зверь слышит, человек пробивается на голос… Весины всей кодлой навалились на Диармайда с князем. Те пока держатся… Кто-то заступает дорогу и, хрипя, валится прямо под ноги, зажав рукой распоротый живот… Довольный рык… Трое скандинавов, что-то радостно воя, бьются с белоголовыми среди костров. Между ними – Сигурни, в руке девушки – топор… Хаген, раздобыв где-то второй меч, врубается в осадивших князя весинов. В стороны летят отсеченные головы, руки…

Дружина уже восстановила строй, и железный клин с разгону рассек беспорядочную толпу…

Вдруг все закончилось. Оставшиеся в живых белоголовые скрылись в лесу.

Кто-то прохрипел: «Ольбард срубил вождя…»

Тишина. Какая тишина… Стоны раненых тонут в ней как в омуте. Сашка вдруг понял, как он устал. «Что это было со мной?» Ноги задрожали и подогнулись. Он опустился на колени. Грудь ходила ходуном. Все вокруг медленно поворачивалось, и Савинову вдруг показалось, что он снова летит. Самолет делает бочку, и… наступает темнота.

…Рев звериный, багровый глаз,

Кровь и смерть – это все про нас!

Вой свирепый, века – во тьме,

Сталь не ранит, душа – в огне

Ада плавится… Обречен

В гуще битвы безумствовать он…

«Berserkr»

Савинов пришел в себя от холода. Его бил озноб, несмотря на то что тело укутывал толстый шерстяной плащ. Сашка разлепил веки. В серо-голубом сумраке двигались человеческие фигуры. Пропадали в тумане и снова появлялись, неся какие-то непонятные свертки. Издалека доносился какой-то невнятный хруст и скрежет. Тянуло дымом и еще чем-то… Этот непонятный запах был повсюду. Сладковато-приторный, он был неприятен и приятен одновременно.

Сашка попробовал подняться, но понял, что тело не слушается. Все мышцы словно превратились в кисель. Каждая жилка мелко дрожала, будто бы обретя собственную жизнь и от этого умирая со страху. В желудке зияла противная пустота. Отвратительный привкус на языке говорил о том, что Савинова рвало желчью. «Отравился?» – мелькнула спасительная мысль. «Правда, голова не болит, а должна бы при интоксикации… Что происходит, черт меня задери?»

Он вторично попытался подняться. Тело снова отказалось повиноваться, и тут Сашка взбесился. Он начал яростно бороться с объявившими вдруг самостийность частями тела. Его ударило в пот, но он все же сумел сначала приподняться на локтях, а потом подтянуть под себя колени. Тут силы оставили его снова. Он сидел в молитвенной позе, уронив голову на руки, и дышал. Одеяло свалилось. Сердце колотилось где-то в районе гортани. Кольчуга, которая, как выяснилось, все еще была на нем, приятно холодила подбородок. Сашка тут же почувствовал ее чудовищную тяжесть, и это чуть было снова не свалило его на землю. «Вчера-то в бою и не чуял ее, проклятую… Или не вчера? Какой сегодня день?» Он приподнял голову и уткнулся взглядом в свои собственные ладони. В свете нарождающегося дня кожа на руках приобрела неестественный, красно-бурый оттенок. И пахла она все тем же сладковатым… Еще до того, как Сашкин ум сообразил, что это кровь, тело, только что бывшее беспомощным, вдруг исторгло изнутри дикий, утробный рев. Ему очень хотелось лизнуть эту кровавую коросту! – Осознав это, Сашка испугался по-настоящему… и непонятно каким образом оказался на ногах. Его шатнуло, но он устоял, упершись в землю мечом. Откуда тот взялся в руках, тоже было неясно…

Кругом кипела работа. Пленные весины, числом около двадцати, в большинстве своем перемотанные окровавленными тряпками, стаскивали тела убитых соплеменников со всей поляны. В дальнем конце ее возвышалось нечто вроде сруба, обложенное кучей хвороста. На помосте сверху лежали погибшие русы – всего пять человек. «Этого не может быть, – устало подумал Сашка. – У весинов потери – не меньше полутора сотен человек, а то и больше… Может, наши тяжелораненых добили…» Голова кружилась от запахов и звуков. Со всех сторон до него долетали обрывки разговоров, но почему-то он не мог разобрать ни слова. Потом сзади послышался шелест, как если бы ветер пробежал по траве. Савинов обернулся, каким-то чудом сохранив равновесие.

В паре метров от него, опираясь на копье, стоял Храбр, и Сашке почему-то показалось, что он торчит там намеренно, не подходя ближе. Словно опасается, что он, Савинов, бросится на него.

– Что?.. – Слово со скрежетом выпало изо рта, будто валун. Ему удалось произнести его не без борьбы, как если бы язык забыл членораздельную речь.

Храбр удовлетворенно хмыкнул и подошел ближе.

– Воротился, значит… И даже на ногах – силен! Иные, после таких дел, дня три лежмя лежат…

– Откуда… воротился… О чем ты?.. Голова кругом… Что со мной?

Храбр обхватил его за плечи и поволок к реке.

– Ты, друже, слыхал ли про оборотцев?

– Н-не понял… Да что с… со мной?!

– Оборотец – это тот, кто умеет зверем перекидываться. По-урмански – берсерк.

– А-а… ну слыхал…

– А ведаешь ли, что ты таков же? Вечор человек двадцать посек своей «косой»… Ревел медведем… На бороде пена кровавая… А как все кончилось, упал снопом и уснул… Я такое еще в первый раз заподозрил, когда ты по стенам бегать стал, да тогда все быстро кончилось… Не успел ты обернуться… Теперь иди – умойся.

Савинов обнаружил себя стоящим по колено в студеной воде. Он сделал шаг, другой. Вода дошла до бедра. Левую ногу защипало. Он вспомнил про шустрого весина, что пытался подсечь ему поджилки, да закусил копейным железом… Храбр крикнул с берега:

– Пройди дале! Здесь руду[70]теченьем несет. Да гляди – не утопни!