Казалось бы…

Ибо аномалия лишь на первый взгляд пустое место. Подумаешь, листочки вертит на одном месте легкий воздушный смерчик. Или же пятно на земле, напоминающее недавно высохшую лужу… Но упаси тебя Зона, сталкер, на четверть стопы отклониться он невидимой тропы, по которой осторожно идет Лесник. Мигом безобидный ветерок превратится в вихрь, который размечет твою плоть на фарш и костяное крошево, с ужасающей силой швырнув его в глаза твоим спутникам. Потому не отвлекайся по сторонам, коли ступил на эту тропу. Даже если тебя позовет контролер или кровосос будет стоять в конце пути, ухмыляясь в красную бороду, — иди все равно. Ибо нет обратной дороги в Зоне, и особенно — посреди поля аномалий…

Такое поле я видел впервые. Мы шли словно по дну реки, а справа и слева от нас вызревали, рождались, жили и умирали странные образования, которые люди не мудрствуя лукаво назвали одним общим словом — артефакты. Именно так, словно плоды на дереве, словно живые существа, населяющие землю. Вон в центре толстой «Воронки» будто младенец в люльке качается крошечный «Ломоть мяса», гротескно похожий на человеческий зародыш. Впрочем, все зародыши похожи друг на друга, в том числе, оказывается, и зародыши артефактов. Кстати, аномалии оберегали свое потомство так же истово, как и любая другая мать, дрожащая над своим детенышем. Мгновенно уплотнившаяся «Воронка» угрожающе качнулась в нашу сторону — и отшатнулась, словно обжегшись о невидимую стену…

Из контейнера Лесника разлилось мягкое сияние, окутавшее нашу группу, и мне показалось, что окружающие нас аномалии немного расступились, освобождая дорогу. Не знаю, что такое нес у себя на поясе наш проводник, но оно явно внушало уважение аномальным образованиям Зоны, словно сообщая им на своем неведомом языке: «Это свои, не трогать!» И те проникались… на минуту или две. После чего потихоньку вновь начинали подбираться к кускам теплой плоти, нагло прущимся через их владения.

Их можно было понять — все живые существа на земле хотят прежде всего есть и размножаться. И что бы там ни говорили яйцеголовые в НИИЧАЗ, я по-прежнему уверен — аномалиям Зоны нужна горячая кровь, чтобы жить, а также теплая плоть и свежие кости, чтобы размножаться. Ведь аномалия, которая в течение жизненного цикла не поймает теплокровное существо, умирает, не оставив потомства.

Их потомство — артефакты, в основе которых лежит плоть живых существ. Через некоторое время после рождения они распадаются, а на месте умершего артефакта появляется аномалия. Но что интересно! Если человек подберет артефакт, то этот кусочек иного мира не превращается в аномалию, а начинает каким-то образом взаимодействовать с хозяином даже через стенки контейнера, экранирующего радиоактивное излучение, причем чаще всего с пользой для хозяина. Может, считает его чем-то вроде мамки-аномалии, как принимает человека за родителя выпавший из гнезда птенец или осиротевший звереныш? Кто его знает… Законы Зоны пока что непостижимы для человека, несмотря на усилия ученых всего мира проникнуть в ее тайны…

Поле аномалий наконец кончилось, и мы вздохнули немного свободнее. Нас окружал густой лес, через который вела едва заметная тропка.

— Тут недалеко, — сообщил Лесник. И не обманул.

Не прошло и десяти минут, как мы вышли на поляну, в центре которой стоял деревенский дом. И не полуразвалившийся от времени, как большинство строений Зоны, а вполне ухоженный и опрятный. Узкие окна дома напоминали бойницы, массивная дверь, клепанная из стальных листов, наверняка запросто выдержала бы как автоматную очередь, так и взрыв гранаты. Двускатная крыша, покрытая толстым кровельным железом, защищала и от радиоактивных дождей, и от гранаты, брошенной навесом. Ясно было, что не только для мирного житья строилось это сложенное из толстенных бревен убежище, в котором вполне можно было пересидеть длительную осаду.

Лесник отпер дверь большим ключом с хитрыми бороздками и пропустил нас внутрь. Но в сенях он меня тормознул, сунув в руки большое цинковое ведро с загадочной надписью на боку, выведенной красной краской: «КТП-228».

— Ополоснись сначала, а то в кровище весь по уши, — сказал он. — Если кровь снорка сразу не смыть, считай, рак кожи обеспечен. Удобства у нас во дворе. В смысле, за домом бочка с водой. Не боись, не зараженная.

Я спорить не стал и, помахивая ведром, отправился куда велели, по пути прикидывая, откуда это Лесник бочками таскает незараженную воду? Ее в барах-то по червонцу литр продают — хочешь пей, а хочешь мойся, если хабар позволяет…

Вопрос решился просто. И вправду, за домом стояла бочка внушительных размеров — при желании с головой нырнуть можно. Над бочкой нависал водосток с крыши, и я усмехнулся про себя: угу, чистая вода из туч над Зоной как раз верный способ лишиться кожи, волос, а если сильно не повезет, то и глаз в придачу. Но в бочку все-таки заглянул… и глубокомысленно почесал в затылке.

На дне архаичной деревянной емкости мягко переливался «Выверт», артефакт причудливой формы, возникающий в местах повышенной гравитационной активности. Эта своеобразная «губка», нейтрализующая радиоактивное излучение, встречается достаточно редко и стоит немало. Признаться, «Выверт» таких размеров я видел впервые, и чистить им воду — это все равно, что поддерживать огонь в печке стодолларовыми купюрами. Но, с другой стороны, хозяин-барин, а помыться-постираться и вправду надо.

С гигиеническими процедурами я закончил довольно быстро — слабо искрящаяся вода из волшебной бочки Лесника смывала все лишнее с тела и одежды не хуже ацетона. Надо взять на заметку. Если разбогатею когда-нибудь до полного презрения к материальному, тоже буду воду с самогоном чистить «Вывертами», в кальян заправлять «Пузыри», а похмелье лечить не рассолом, а «Батарейками».

Развлекая себя такими мыслями, я отжал разгрузку и камуфляж, повесил на плечо сумку с магазинами, взял в свободную руку автомат и в форме одежды номер два — штаны плюс футболка — прошествовал в дом.

Миновав сени, заставленные всяким барахлом, я вошел в горницу — если не ошибаюсь, кажется, так называется большая и единственная комната в деревенском доме.

Жил Лесник по-спартански. В центре жилища стоял добротный дубовый стол без изысков и стулья той же породы. У стены возле русской печки раскорячилась продавленная кровать с металлической спинкой. Рядом шкаф с вечно полуоткрытой дверцей и книжные полки, на которых вместо книг стояли разнообразные радиоприемники всевозможных форм, размеров и возрастов. Из динамиков тех приемников одновременно раздавалось шипение, шорохи и выкрики то ли «монолитовцев», гоняющих сталкеров по Зоне, то ли сталкеров, готовящихся отстрелить некоторое количество «монолитовцев», — в общей какофонии разобрать что почём было нереально.

— Коллекция, — кратко пояснил хозяин, перехватив мой удивленный взгляд. — Сейчас потише сделаю.

«Потише» Лесник организовал при помощи единого пульта, лежащего на отдельной тумбочке, над которой, уныло свесив щупальца вниз, висела голова кровососа — на этот раз, похоже, настоящая.

Меченый со Шрамом сидели по разные стороны стола. Первый сосредоточенно нарезал сало тонкими ломтиками, второй, откупорив флакон подозрительно мутной жидкости, разливал его содержимое по граненым стаканам. При этом наемник был задумчив как никогда, таким я его еще ни разу не видел. Интересно, какие мысли варятся сейчас в угловатом черепе, словно вырубленном из камня? Интуиция мне подсказывала, что причина тяжких дум Шрама сидела как раз напротив него. При этом Меченый был спокоен как Т-90: покончив с салом, он как ни в чем не бывало принялся за хлеб, работая быстро и четко с бесстрастностью шинковальной машины.