Влияние этого крестового похода и созданного им братства по оружию на искреннее примирение сеньоров-файдитов с властью трудно переоценить. Бесспорно, нет лучшего средства примирения, как смешать за морем тех, кто был врагами дома. Если задуматься об этом, станет понятным, что крестовый поход Людовика Святого, каким бы неудачным он ни был, тем не менее послужил его политике умиротворения на Юге. Король даже смог проявить признательность за оказанные услуги: в 1250 г. в Сен-Жан-д'Акре король вернул Оливье де Терму замок Агилар и всю область Термене, за исключением самого замка Терм. Двумя годами позднее, когда в Яффе возникла ссора между рыцарями-южанами, посланными Альфонсом де Пуатье, и госпитальерами [153], король послал их рассудить Оливье де Терма.

Но в 1254 г. все же пришлось вернуться, и почти тотчас же Оливье де Терм включается в одну из последних военных операций — осаду Керибюса в 1255 г. Предпринятая Пьером д'Отеем, сенешалем Каркассона, осада оказалась трудной. В марте 1256 г. комендант крепости Шабер де Барбера был захвачен благодаря Оливье де Терму и получил жизнь в обмен на сдачу крепости. Поведение Оливье де Терма в этих обстоятельствах весьма походит на измену. Но он настолько перешел на сторону короля, что, несомненно, счел: пусть лучше Арагон оспаривает у Франции естественную границу по Корбьерам. Благодаря этому рыцарю судьба Лангедока соединилась с судьбой Франции, так как взятие Керибюса не только лишило катаров их последнего надежного убежища, но и подготовило Корбейский мир 1258 г. между Францией и Арагоном. Арагон отныне отказывается от всяких претензий на земли к северу от Корбьер, за исключением сеньории Монпелье; Франция поступает так же в отношении территорий к югу и отказывается от земель, принадлежащих ей по разделу в Вердене [154]. Так что Оливье де Терма можно по праву рассматривать как одного из людей, способствовавших установлению южной границы королевства.

Но его история не закончена. Вот он вернулся знатным вельможей, другом короля Франции на земли, которыми некогда управляли его предки. Но времена сильно изменились. Это уже не эпоха борьбы за независимость против сюзерена. Сенешаль Каркассона держит под непрерывным контролем самые незначительные действия вассалов. Монархическая централизация при Людовике Святом сделала огромный шаг вперед. Оливье де Терм не может с этим смириться — он принадлежит к иной эпохе. Мы видим, что с 1257 г., когда он составляет завещание, он отдает один за другим свои замки и земли в уплату за долги, которые, видимо, были огромными. Он предпочитает жить как простой человек, чем носить пустые феодальные титулы. И он смертельно скучает. Единственное лекарство — это заморская земля, о которой он, как и сам король, хранит ностальгические воспоминания. В 1264 г. мы вновь встречаем его в Акре; в 1267 г. он совершает третье путешествие на Восток и в 1270 г. присоединяется к королю под стенами Туниса. Последний раз он поедет на Восток в 1273 г. с двадцатью пятью рыцарями и сотней арбалетчиков. Там в 1275 г. он и умрет.

Я так долго рассказывал об Оливье де Терме, потому что история этого крупного южного сеньора действительно показательна. Это одна из самых прекрасных побед Людовика Святого. Никто больше него не был предан французском королю. Он оказался даже более преданным, чем сенешаль Шампани, который не сопровождал короля в последний крестовый поход. Возможно, бывший файдит единственный разделял с королем ностальгию по Святой земле, не дававшую Людовику Святому покоя в последние годы жизни. Многое можно было бы отдать, чтобы узнать, о чем говорили эти два человека, победитель и побежденный, на чужой земле. Хотя у них были разные языки, под конец, похоже, у них было одно сердце.

Но у Людовика Святого были во Франции государственные обязанности, которые он выполнял после возвращения из Святой земли и до отъезда в Тунис с неукоснительной тщательностью. В течение первых двадцати лет своего господства над бывшими транкавельскими доменами французы в целом очень плохо себя вели. Сенешали, бальи, мельчайшие чиновники третировали южное население с беззастенчивостью победителей. Отовсюду к королю шли горестные жалобы. Не считались ни с каким дарованным правом, изобретались предлоги, чтобы взимать огромные штрафы; королевские чиновники и судьи бесстыдно захватывали все, что желали. В 1247 г., прежде чем отправиться в крестовый поход, Людовик Святой в первый раз послал для восстановления справедливости королевских следователей, и они поработали так хорошо, что по возвращении короля в 1254 г. Юг был уже глубоко преобразован. Людовик Святой тем не менее не считал исправление дел достаточным, и в 1254 г. он посылает в сенешальства Бокер и Каркассон новых следователей, проработавших до 1257 г. Их миссия закончилась Великим ордоннансом 1259 г., надолго установившим правила управления на Юге. Их характеризуют две черты: 1) забота о правосудии в отношении жестоко страдающего населения; 2) забота о повсеместном и самом строгом укреплении королевской власти. Ничто не сделало больше для интеграции Юга во Францию, чем твердое и мудрое правление Людовика Святого.

В доменах Альфонса де Пуатье, т. е. в графстве Тулузском, дела обстояли не столь хорошо. Альфонс был государем алчным, старавшимся извлечь наибольшую возможную выгоду из своих земель. Тем не менее в подражание своему брату он проявлял некоторую заботу о соблюдении законов, так что Тулузская провинция после смерти бездетных последнего графа и графини в 1271 г. была подготовлена к последовавшему вскоре присоединению.

Если Людовик Святой и выказывал себя справедливым и доброжелательным, то все же всей своей властью он поддерживал инквизицию, и розыск еретиков, живых или мертвых, продолжался все его правление и правление его наследника Филиппа III (1270–1285) активнее, чем когда-либо. Мы тем не менее наблюдаем в течение второй половины XIII в. усиление активности катаров. Главы катарской церкви укрылись по большей части в Ломбардии, но через посредство своих нунциев они были тесно связаны с оставшимися в стране верующими. Жан Гиро очень справедливо сравнивал состояние катаризма на Юге в эту эпоху с положением католицизма в революцию, когда большая часть епископов эмигрировала, что не помешало неприсягнувшим священникам на свой риск продолжать деятельность.

Мы видели, что, начиная с договора 1229 г., катары создали секретную организацию. С потерей Монсегюра эта сеть не исчезла, и многочисленные доказательства этого мы находим в протоколах инквизиции. Вот, например, история Амблара Вассаля из Арифата, в Ломберской области, восстановленная по его допросу 1274 г.: в 1259 году Вассаль первый раз доносит на себя инквизитору Кастра и обвиняет себя в том, что в своем доме в Пеше в прошлом году дважды принимал еретиков. Но, надо думать, катары не рассердились на него за донос, поскольку семью годами позднее, в 1266 г., тот же самый Вассаль, находившийся при смерти, призвал пастырей, дабы получить consolamentum. Впрочем, ему не могли его дать, потому что Вассаль утратил разум. Выздоровев, он был тотчас же по приказу инквизитора Пьера де Гатина задержан и препровожден в Ломбер. Вскоре его выпустили в надежде, что он предаст некоторых еретиков. Но этого сделать он не мог — Добрые Люди ему не доверяли, надо признать, не без оснований. Чуть позже один файдит, Пьер де Румангу, вызвал Амблара в лес. Там он оказался среди файдитов, упрекавших его в намерении их предать. Затем Пьер де Румангу предложил ему сопровождать его в Ломбардию. Вассаль отказался, и поскольку позднее инквизитор упрекал его за это свидание, он отвечал, что получил от Пестилюса и Гийома Тиссейра, агентов инквизиции, разрешение свидеться с еретиками, дабы их предать. На самом же деле он никого никогда не предал. Чтобы уйти от постоянного надзора (потому что обе партии явно не доверяли ему), Вассалю пришлось жить в изгнании до 1274 г., когда его наконец задержали и он поведал инквизитору все то, о чем мы только что рассказали.