против нас он уже не сможет, и в живых при этом останется. И более того, даже нашу победу в Берлине, в мае 1945 года (а то и раньше), возможно, сможет увидеть, сидя на инвалидной коляске, — размышлял я о гуманизме. — Ну а как ещё? Зачем оставлять в живых и при здоровье того, кто вскоре обязательно начнёт стрелять в тебя?»

Философская дилемма была серьёзной, однако после недолгого раздумья решил наводчика не калечить.

И всё потому, что этот Мольтке показал себя как профессионал. Он действительно был хорошим корректировщиком и очень грамотно выполнял свою работу. И сейчас я подумал, что из-за колоссальной нехватки людей его знания и опыт вполне могут пригодиться нашим войскам в обороне.

Смотря на поле боя и наблюдая, как немецкие солдаты хаотично бегут от Новска в сторону Троекуровска, я видел множество брошенной бронетехники. И это давало надежду на то, что в связи с отсутствием у наших войск артиллерии, которая погибла при обороне, после боя наши трофейные команды сумеют её прибрать к рукам. И эта трофейная техника, вполне возможно, в дальнейшем поможет нам выстоять. А если у нас будет техника, стреляющая снарядами, то, значит, и хороший наводчик нам тоже пригодится.

«В конечном итоге, расстрелять его смогут и там, если он окажется без надобности, — анализировал я, видя, как плотно, точно между бегущими группами солдат, кладутся мины и как после этого тела разлетаются в разные стороны. — Только кажется мне, что не будут его расстреливать. К делу приставят. И он, отвернувшись от тьмы и встав на сторону добра, сумеет искупить свою вину, смыв её кровью. Во всяком случае, сейчас, когда каждый человек на счету, с патронами тоже нехватка, грамотный корректировщик огня будет нелишним. К тому же для него обратной дороги к немцам нет. После его „исполнения“, самое лучшее, что его может ждать, это смерть. А в худшем — передадут в Гестапо и запытают».

Но это всё была лирика, а сейчас нам необходимо было отсюда уходить.

Взял лежащий рядом ранец, положил туда два подсумка с патронами для винтовки, которые ранее забрал у наводчика и его помощника, сгрёб в охапку и распихал по отделениям все бумаги и журналы с картами, коими пользовались при определении координат местности, и, надев ранец на себя, огляделся.

«Вроде бы всё. Тут мне больше ничего не надо. Впрочем…» — подошёл к окопному перископу, опрокинул его на пол и лежащим невдалеке кирпичом, который был когда-то вынут из кладки стены неподалёку, несколькими сильными ударами разбил устройство.

Да, своими действиями я нанёс Вермахту мизерный урон, но тут главное было не материальный урон нанести, а сломать оборудование. Не было сомнений в том, что у немцев найдутся ещё и корректировщики, и перископы, и прочие приборы, но пока они всё и всех найдут, пока эти новые корректировщики сюда прибудут, пока они притащат и настроят аппаратуру наблюдения — уйдёт много времени. А именно время своими действиями я для наших войск и добывал.

Достал финку и освободил от пут Фрица. Затем подумал и на всякий случай связал ему спереди руки.

«Конечно, пока он не сопротивляется, но мало ли. Вдруг что ему в голову взбредёт. И начнёт в самый неподходящий момент кипиш устраивать… Оно мне надо? Нет! А значит — ничего. Побудет связанным. Всё равно оружие в руки ему давать не собираюсь», — подумал я и чтобы скрыть от глаз вид веревок, что были у него на руках, сунул наводчику ранец:

— Вот! Неси и не потеряй.

Неожиданно подал голос здравый смысл. Перед тем, как уходить, не помешало бы осмотреться.

Толкая пленного перед собой, спустился с чердака на этаж ниже и быстрым шагом обошёл все квартиры, что были расположены на лестничной клетке. Двери личных жилищ были выбиты или открыты, а потому сложности с проникновением не было. Мы заходили в квартиру, я подходил к оконному проёму в каждой из комнат и смотрел вниз, во двор.

Выглянув в очередное окно, заметил, что поле, которое было расположено на западной окраине Троекуровска, по краям частично огорожено колючей проволокой. Сфокусировал зрение.

Ну да, колючая проволока, а через каждые двести метров сложены брёвна и доски. И меня посетила нехорошая догадка.

— Это что вы тут удумали? — проскрежетал я, переведя взгляд на пленника.

— Э-э-то, — запнулся обер-ефрейтор, вновь начав заикаться. — Я-я точно не-не знаю. Я… я тут ни-ни при чём. Я-я вообще не…

— А ну, говори!

Мой рык подтолкнул Фрица на откровенность, и он прошептал:

— Э-это лагерь для военнопленных.

— А где они? — не понял я, повернулся, посмотрел в ту сторону и никого не увидев, переспросил: — Где наши военнопленные?

— Ещё нет. Их сю-сюда должны будут пригнать с разных участков ф-фронта позже. Я-я так слышал.

— С каких участков? С нашего? Из Новска?

— Д-да. Вроде бы — да. И из городов, которые нами были взяты.

Я вновь проскрежетал зубами. А потом, зло рассмеявшись, сунул Фрицу фигу прямо в лицо.

— А хрен вам всем, а не Новск!

Немец потупил взор, и я решил больше с ним в дискуссии не вступать.

Просто взял его за шкирку, повернул и подтолкнул в сторону другой квартиры, у которой была выбита дверь и в которую мы ещё не заходили.

На этот раз осмотр всех окон принёс кое-какой практический результат.

Посмотрев из спальни вниз, заприметил стоящий во дворе мотоцикл с коляской. Рядом никаких солдат видно не было.

— Знаешь, чей? — поинтересовался я у пленного.

— Да. Это двойки охранения, которая была внизу, — рассказал тот.

— А зачем им техника?

— Мотоцикл за нашей группой закреплён. Так удобней передвигаться и в случае возникновения нештатной ситуации мотоцикл должен быть использован для связи. Например, если по какой-то причине, во время боя эта самая связь пропадёт, тогда мой помощник с одним из охранников должен был бы доставить артиллеристам написанное на листке бумаги донесение с координатами.

— Ясно, — сказал я и повернулся к Фрицу.

Наверное, моё движение пленному показалось излишне резким.

Он упал на колени и запричитал.

— Вы же обещали… Вы же слово дали, что не будете убивать! Вы обещали! Я же помог…

Сейчас я стоял перед выбором и, хоть и обещал, что сохраню ему жизнь, да и сам решил, что наводчик нам будет нелишним, уже в этом сомневался.

«Он своей истерикой мне всю