— Да.

— Могу я с вами поговорить?

— Конечно.

Ей было далеко за пятьдесят, но она выглядела неплохо. Носила костюм а-ля Маргарет Тэтчер. Что сразу меня насторожило. Она села, уставилась на меня немигающим взглядом и спросила:

— Вы меня знаете?

— Нет, не знаю.

— Миссис Нилон, мать Лауры.

Я протянул было руку, но она с презрением взглянула на нее и сказала:

— Мы ведь с вами примерно одного возраста, так?

Пенка на моем кофе давно осела. Я не хотел заострять, поэтому сказал:

— Плюс-минус десять лет.

И напрасно. Она бросилась в атаку:

— Вряд ли Лаура подходит вам по возрасту, разве не так?

— Миссис Нилон, наши отношения несерьезны.

Она сверкнула глазами:

— Как вы смеете? Моя дочь в вас влюблена.

— Полагаю, вы преувеличиваете.

Она встала и громко потребовала:

— Оставьте ее в покое, похотливый козел.

И выскочила из кафе.

Все в зале смотрели на меня с укоризной. Я взглянул на пирожное, свернувшееся от стыда, и подумал:

— Все едино слишком сладко.

Капучино вообще уже никуда не годился.

Когда я вышел оттуда, мне припомнилась строчка из Борхеса, которую часто цитировала Кики: «Проснулся бы, кабы утро приносило забытье».

Я попробовал утешить себя старым высказыванием жителей Голуэя:

«Это кафе для деревенщины. И еще для коммивояжеров».

Провались оно все пропадом.

Позвонил Лауре, которая воскликнула:

— Тебе лучше?

— Что?

— Твой грипп уже прошел?

— А, да.

— Я так рада. Я купила тебе открытку с пожеланием скорейшего выздоровления, там Снупи нарисован, а я ведь не знаю, любишь ли ты его. Джек, мне так хочется узнать о тебе побольше, до смерти хочется. Я прямо сейчас приеду.

— Лаура, послушай… я не смогу… я не буду с тобой встречаться.

— Ты хочешь сказать, сегодня?

— Сегодня и в любой другой день.

— Почему, Джек? Я сделала что-то не так? Разве я…

Я должен был положить этому конец, поэтому сказал:

— Я познакомился кое с кем.

— О господи, она хорошенькая?

— Она старше.

И я повесил трубку.

~ ~ ~

Видит Бог, практически всю свою жизнь я ощущал себя паскудно. Когда я стоял с мертвой трубкой в руке, я чувствовал, что погружаюсь еще глубже. Подошел к буфету, достал бутылку poitin и услышал, как зазвенел дверной звонок.

— Блин, — выругался я.

Протопал к двери и резко распахнул ее. Это был Брендон Флод, экс-полицейский, религиозный полудурок и кладезь информации. Я сказал сквозь зубы:

— Подаю только в офисе.

Он удивился и сказал:

— Я не прошу милостыню.

Я прошел мимо него, осмотрел дверь. Он вопросительно взглянул на меня. Я сказал:

— Решил, что там висит объявление: «Конгресс придурков».

Вошел в дом и провел его в гостиную. Бутылка с poitin, как маяк, светилась на кухонном столе. Я указал ему на диван, и он сел. Он принес с собой потрепанный кейс, который положил на колени. Сказал:

— Вы лучше выглядите, Джек.

— Живу праведно.

— Наши молитвы услышаны, аллилуйя.

— Что вы хотите?

Он открыл кейс и начал перебирать бумаги:

— Вы в курсе, что такое судебная психология?

— Не слишком.

— Несмотря на то что полиция не заинтересовалась убийствами этих молодых людей, нашелся судебный психолог, которого заинтриговала эта ситуация, и он стал ее изучать.

— Он видел все тела?

— Да.

— Зачем ему это?

— Он книгу пишет.

— И вы его знаете… откуда?

— Мы молимся в одной группе.

— Ну, конечно.

— Вот к каким выводам он пришел.

Убийца — мужчина лет тридцати с небольшим. Холостяк, единственный ребенок в семье. Высокий коэффициент интеллекта. Искусный мастер. Водит переделанный фургон. В детстве мучил или убивал животных. Рано научился притворяться. По мере взросления имел небольшие стычки с законом, но никогда не повторял своих ошибок. На определенной стадии сделал попытку напасть на другого мужчину. Если вы с ним встретитесь, то увидите, что он вежлив, хорошо говорит, образован, но совершенно бесчувствен. Он просто отсутствует. Чувство сожаления ему неведомо. Его характерные черты — мания величия и скрытая враждебность. Психиатрический диагноз: нарциссическое разрушение личности и плохой контроль за поступками. Насилие неизбежно. После первого убийства испытывает сексуальное удовлетворение. После этого он уже не может остановиться.

Флод замолчал и спросил:

— Нельзя ли попросить стакан воды, пожалуйста?

Прямо как Ричард Дрейфус в «Челюстях». Я налил воды, подумал, не плеснуть ли туда poitin, но вовремя остановился. Когда он брал у меня воду, рука у него тряслась. Я сказал:

— Бог мой, это дерьмо и в самом деле вас достало.

— Пожалуйста, не ругайтесь. Да, зло сильно меня тревожит.

Я сел, закурил и сказал:

— Очень впечатляет, но к чему все это? Я уже знаю, кто убивал.

Он жадно выпил воду, можно сказать залпом, и заметил:

— А, мистер Брайсон. Именно потому я и пришел. Я не уверен, что он подходит под это описание.

— Описание — чушь собачья. Где ты находишься, по твоему мнению? Очнись. Ты — бывший полицейский без всякого будущего, играющий в детектива. Я знаю, как это все печально. Ты молишься, я пью, и, может, кто-то пожалеет наши заблудшие души.

Он обалдел от моего выпада. Откинулся на диване, будто я его ударил. В каком-то смысле, я и ударил. Он долго молчал, затем произнес:

— Я никогда не ощущал всей глубины вашей горечи. Мне очень жаль, что вы в таком отчаянии.

— Черт, Флод, прекрати. Не нужна мне твоя жалость.

Он глубоко вздохнул и сказал:

— Джек, эти определения на удивление точны.

— И что?

— Если бы это был Брайсон, он бы не пустился в бега.

Я встал и заявил:

— Это он.

Он тоже встал и взмолился: