Давид с трудом парировал и. второй удар, но третий, который его противник нанес сверху, чтобы раздробить ему пополам череп, – это было уже чересчур. Ему удалось затормозить меч тамплиера за несколько ладоней от головы, но он не стал повторять прежнюю уловку с мнимой усталостью и отбрасывать меч. К тому же фон Метц ловко и незаметно загнал юношу в тупик, так плотно притиснув его спиной к алтарю, что он почувствовал холодную каменную плиту стола на высоте поясницы.

«Я проиграл», – с отчаянием пронеслось у него в голове, в то время как фон Метц безжалостно усиливал нажим своего клинка и таким образом сантиметр за сантиметром, склоняясь над ним верхней частью корпуса, опускал его на алтарь. Давид сделал все, что мог, но он проиграл. Где, черт побери, Арес, Шариф, Симон и остальные? Шум битвы снаружи давно стих. Если, кроме этого чудовища, еще были оставшиеся в живых тамплиеры, куда они исчезли? Неужели блуждают поодиночке по коридорам и залам крепости? Проклятье! Почему ему никто не помог?!

Давид почувствовал, как холодный камень коснулся его лопаток. Справа и слева мерцали белые свечи в серебряных подсвечниках. Язычки их пламени нервно танцевали на кровавом клинке и на восьмиклинном кресте в золотой рукояти тамплиерского меча. В одно мгновение Давид снова стал новорожденным в белом крестильном платьице, которого вырвали из рук матери, чтобы заколоть на алтаре. Большими глазами он смотрел в лицо мужчины, пришедшего его убить. Но отсутствовали некоторые детали. Что-то не согласовывалось с его воспоминанием об этом сне, о котором Лукреция говорила, что оно представляет собой путешествие в прошлое. Что-то было неправильно…

Скалящий зубы боевой пес, который сломал Франку челюсть, выл и рвался с цепи. У Давида не было времени для деталей и длинного раздумья. Ярость раздувала огонь ненависти к убийце, лишившему его любимой подруги, и дала силы одним-единственным, хорошо направленным толчком оттолкнуть от себя магистра так, что тот, тяжело дыша, сделал несколько вынужденных неверных шагов по капелле в обратном направлении, прежде чем вновь обрел равновесие и выровнял дыхание. Этого оказалось достаточно, чтобы Давид снова выпрямился и бросился на тамплиера. Ему удалось полоснуть противника по лицу, но в этот раз тамплиер не потратил ни одной лишней секунды на оборону, сразу же атаковал целым залпом ударов, защита от которых привела к тому, что у юноши теперь болели не только руки, но также спина и далее зубы. Однако все эти мучения лишь подстрекали его к еще более ожесточенной обороне и к еще более энергичным ответным ударам.

Давид услышал шаги. Кто-то приближался к капелле, но юноша миновал ту точку, когда внутренне вопил о помощи. Ему никто не нужен. Он хочет, он должен, он сможет справиться сам – это его долг перед родителями, Квентином и Стеллой!

Стелла… Проклятье! Она вообще не имела к этому никакого отношения, а этот сумасшедший взял и запросто ее убил! Ярость и отчаяние заглушали боль. Снова и снова его меч опускался на магистра тамплиеров. Наверное, он подавил ее, чтобы больнее ранить его, чтобы продемонстрировать ему, кто из них сильнее…

А затем Стелла вдруг вышла из тени бокового нефа. Давид увидел ее. Но он не понял, что означает ее появление. Возможно, он принял ее за видение; возможно, раж, в котором он находился, дикая ярость, с которой он колотил магистра тамплиеров, были такими всеохватывающими, что он вообще больше не был способен ясно думать. Фон Метц, напротив, отвлекся на короткий момент, глядя на Стеллу. Давид использовал шанс и нанес удар, который разрезал кожаную куртку на груди магистра и на сантиметр вонзился в его плоть. Тамплиер споткнулся о выступающий камень грубо мощенного пола. Меч выскользнул из его пальцев и откатился немного в сторону еще прежде, чем он сильно ударился об этот темный камень. Давид бросился за ним, занес обеими руками меч для смертельного удара, который фон Метц более восемнадцати лет назад хотел нанести ему, Давиду. Детали… Они не имели никакого значения.

– Ты, проклятый бастард! – услышал он собственный пронзительный голос, но чувствовал в этот момент свои губы так же мало, как и остальное тело.

Казалось, он вообще уже не принимает никакого участия в происходящем и никак не влияет на свои действия и мысли. Как будто та, другая, совершенно неуправляемая часть его души, тот бешеный пес, о котором он даже не подозревал несколько дней тому назад, полностью захватил контроль над его телом, и только кровь, вместе с которой жизнь из тела этого чудовища падет к его ногам, способна удовлетворить власть, держащую его в своем подчинении.

– Давид! Нет! – панический крик Стеллы пронесся по капелле.

Давид начал снова чувствовать, думать, ощущать запахи и вкусы. Как будто его чувства после долгого обморока вновь возвратились в тело. Он увидел Стеллу, услышал ее голос, и он понял, что это не видение, а реальность. Но, черт возьми, ведь Стелла мертва! Она не могла быть здесь, в крепости… Даже если…

Его взгляд вновь обратился вниз, к поверженному фон Метцу, и его руки лихорадочно сжали рукоятку меча. Этот негодяй похитил его подругу! Он затащил ее в проклятую крепость, вдали от человеческого жилья, и только дьявол знает, что он с ней делал!

Давид с шумом опустил меч.

– Он твой отец! – в отчаянии закричала Стелла.

Смертоносная сталь промчалась в миллиметре от головы магистра и, высекая искры, воткнулась в стык между двумя плотно прижатыми друг к другу камнями. Клинок застрял настолько глубоко, что одному человеку было не под силу его оттуда вытащить.

Давид напрасно трудился некоторое время, раскачивая рукоятку клинка. Он делал это не для того, чтобы снова завладеть оружием, но чтобы что-то делать. В его голове мысли не только путались, прерывались и перекатывались друг через друга, но между ними возникали ожесточенные схватки, в которых не было победителей. Он не смог найти начало, которое бы продолжил и которое могло бы стать его опорой. Давид думал о Квентине и о Стелле, о деталях снов, которые, собственно, были не снами, а воспоминаниями, об ужасах битвы во дворе крепости, о Святом Граале и о человеке, который убил его отца, нет, который был его отцом…

Давид находился на пороге безумия, если уже его не перешагнул. Его пальцы бессильно соскользнули с рукоятки, в то время как к нему спешила Стелла и, подхватив его руку, положила ее на свое плечо.

– Стелла?.. – Его растерянный взгляд блуждал между девушкой и лежащим на полу Великим магистром. Две мысли выкристаллизовались в необозримом хаосе: Стелла жива и Роберт фон Метц – его отец. Но это же невозможно! И то и другое!

Снова шаги, на этот раз более громкие, нервные и тяжелые. Прежде чем Давид смог определить их направление, в дверях капеллы появился незнакомый боец. Так же, как и Давиду при своем первом появлении, глазам незнакомца пришлось потрудиться, прежде чем он начал ориентироваться в изменившемся освещении. Он торопливо сделал несколько шагов в направлении Давида, заговорил с ним взволнованно и задыхаясь, именуя его Великим магистром, и лишь потом заметил, перед кем он фактически стоит, две-три секунды смущенно и испуганно переводя взгляд с Давида на распростертого на земле тамплиера с двумя, все еще кровоточащими ранами. Но. этот человек мгновенно пришел в себя и отреагировал на случившееся быстрее, когда, вопреки собственным многочисленным ушибам, чавкающим пулевым отверстиям и резаным ранам, принял позу защитника и встал с угрожающе поднятым мечом между фон Метцем и Давидом.