— Да. Я его кремировал.

— Что вы сделали?

— У мистера Мерриуэзера был крематорий. В нем я сжег костюм. Он мог навести на след.

— Значит, коричневый, а не синий. Вы уверены?

— Да, я помню: на нем был коричневый костюм и черные туфли. А теперь я могу идти?

Энгель улыбнулся.

— Да. Можете идти.

— Я не знаю, зачем вам понадобился костюм Броди, — с жаром заговорил Брок, — но я могу гарантировать, что на нем был коричневый костюм мистера Мерриуэзера.

— Я верю, — сказал Энгель. — Я верю вам.

Брок пошел к двери, и Энгель сказал:

— Да, вот еще что. Если кто-нибудь спросит про костюм, отвечайте, что он был синий и что вы его сожгли. Тогда у вас не будет больше неприятностей.

— Хорошо, так и скажу, — пообещал Брок.

— Отлично, — сказал Энгель и громко рассмеялся. Он пошел за Броком вниз по лестнице, посмеиваясь и качая головой.

Энгель опять спустился по пожарной лестнице, влез в окно, пересек темную спальню и повернул выключатель. На этот раз Энгель был в комнате один. Он не рассчитывал застать здесь Бобби и был прав: она ушла, ничего с собой не взяв. На кухонном столе вместо записки Энгеля лежала другая: «Дорогой мистер Энгель, не ведаю, получите ли вы эту записку, но если получите, то знайте: я высоко ценю все, что вы сделали для меня и для памяти моего покойного супруга Чарлза Броди. Я уезжаю. Думаю, вы уже знаете почему. Я намерена начать новую жизнь где-нибудь подальше отсюда. С годами женщины не молодеют и, по-моему, работать на Арчи Фрайхофера — не лучшее поприще для меня. Я отутюжила ваше нижнее белье и положила на диван в гостиной. Искренне ваша Бобби Баундз Броди».

Белье и впрямь лежало на диване, чистенькое, без единой морщинки, а носки даже были скатаны в комочки.

Должно быть, эта женщина когда-нибудь станет отличной женой какому-нибудь парню. Будет стряпать, обстирывать, обшивать, обласкивать по ночам, посвятит себя ему без остатка, при свете солнца и в мерцании луны. Да еще приданое какое:

героин на четверть миллиона долларов!

— Пусть оставит его у себя, — вслух сказал Энгель. — Она это заслужила. А Ник Ровито, этот вероломный друг, не заслужил.

Он подошел к телефону и набрал домашний номер Ника Ровито. Трубку снял сам Ник.

— Эл! Ты в порядке, мальчик?

— В порядке, Ник. Тебе звонили Роуз и остальные парни?

— Они заплатят, Эл. Обещаю тебе, они за все заплатят.

— Зачем? Их силой заставили. Нельзя взыскивать с человека за то, что его принудили сделать.

— Эл, мальчик, сердце твое огромно как поднебесье, ты это знаешь? Какой красивый жест — взять да и простить!

— Ну…

— Роуз обещал, что ты расскажешь мне все остальное.

— Ага. Женщина по имени Марго Кейн похитила тело Чарли Броди, чтобы…

Несколько минут Энгель выкладывал Нику все, умолчав лишь о своем последнем открытии, связанном с синим костюмом. Когда он умолк. Ник Ровито сказал:

— Значит, сожгли, так?

— Кремировали. Один пепел остался.

— Это меня огорчает, но могло быть и хуже. Я ведь мог так и не узнать правду о тебе, мальчик. Я мог продолжать считать тебя неверным ублюдком. Очень рад, что все разъяснилось, малыш. За твое возвращение и снежка не жалко.

— А как насчет подставки с Менчиком?

— Все исправлено час назад, но какими стараниями и какой ценой! Отмазать тебя оказалось почти так же сложно, как если бы ты был виновен! — Ник Ровито расхохотался.

— Хорошо, — сказал Энгель. — Значит, я чист.

— Верно Отдохни недельку-другую, потом опять берись за дело, и мы…

— Нет, Ник.

— Что такое?

— Только не после всего случившегося. Я больше на тебя не работаю.

— Малыш, все исправлено… Я все устроил…

— С моей точки зрения, ничего не исправлено. Просто мы квиты. Зла я не держу, но больше не хочу работать на тебя.

— Кто-то предлагает тебе место? — подозрительно спросил Ник Ровито. — Может, Виноски в Чикаго?

— Никто не предлагает, Ник.

— Вот что я тебе скажу. Хочешь уйти, ладно, уходи. Но с концами, малыш. Уходишь, значит, покидаешь организацию. Я сообщу в комитет, и никто больше не возьмет тебя в дело. Преследовать не будут, но и на работу не примут.

— Хорошо, Ник, я так или иначе хотел уходить из организации.

— По-моему, ты свихнулся. В организации тебя ждет блестящее будущее. Когда-нибудь ты и сам сможешь войти в комитет.

— Нет, Ник.

— Делай, как знаешь, — сердито сказал Ник Ровито и повесил трубку.

Энгель собрал свое нижнее белье и отправился домой.

На двери висела записка, по обыкновению пришпиленная накладным ногтем и намалеванная огненно-красной помадой. Слова были едва различимы, и говорилось в записке приблизительно следующее: «Ты, крыса! С меня довольно! Возвращаюсь в Калифорнию! Прощай, подонок!!!!» Подписи опять не было, ну, да и нужды в ней тоже не было.

Энгель отодрал листок от двери, открыл ее и вошел в квартиру. На белом кожаном диване восседал Каллагэн в цивильной одежде.

— Разве вам не сообщили, что я чист! — спросил Энгель.

— Как будто тебя искупали в «брэндексе», — ответил Каллагэн, вставая. — Ты в любом случае был вне моей юрисдикции, поскольку отправлял ваше извращенное правосудие в Нью-Джерси.

— Можно сказать и так, — проговорил Энгель. — Хотя это была подставка.

— Как всегда.

— На этот раз так и было. Подумайте сами, не слишком ли все гладко и складно? И не слишком ли просто? Пусть я ничтожество, но я, по крайней мере, профессионал.

Каллагэн нахмурился.

— Это приходило мне в голову, — сказал он. — Но дареному коню зубы не смотрят. Будь у меня возможность прищучить тебя, Энгель, мне было бы все равно, подставка это или нет.

Энгель покачал головой.

— Нет, вы честный полицейский, вы бы так не поступили.

Каллагэн отвернулся и провел ладонью по лицу.

— Умник, да? — буркнул он.

— Я удалился от дел, — сообщил Энгель.

— Да уж конечно.

— Честно. Сегодня я ушел от Ника. Из-за подставки и еще по ряду причин. Он меня обманывал.