Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не знаю, что бы сказали мне на это присяжные на настоящем суде, но на суде моей фантазии они меня не только оправдали, но чуть ли не на руках вынесли из залы суда!
Я так увлекся, что опомнился только тогда, когда над самым моим ухом раздался знакомый, ненавистный голос:
— Вы тут что делаете, как попали сюда? — Я поднял голову, передо мною стоял, ехидно улыбаясь, сам Карл Карлович Шульмер. Его бледное, худощавое лицо, с остроконечным подбородком и темными наглыми глазами, глядевшими поверх очков, все дышало насмешливым торжеством. Он был небольшого роста, худощав, с белокурыми волосами и жиденькой растительностью на подбородке.
В общем, он очень походил на Мефистофеля, знал это и любил в маскарадах появляться в костюме злого друга Фауста.
Я так поражен был его неожиданным появлением, что чуть было не бухнул прямо, что пришел убить его.
— Вы были у следователя,— иронизировал меж тем Шульмер,— ну что же, он сказал вам, когда собираются посадить меня в тюрьму?! — Эта наглость сразу возвратила все мое самообладание.
— Я пришел в последний раз переговорить с вами, г-н Шульмер,— холодно начал я,— угодно меня выслушать?
— Согласен, но только не тут, пойдемте в бильярдную, там, кажется, никого теперь нет.
«Негодяй боится случайного свидетеля нашего разговора,— подумал я,— тем лучше для меня и хуже для него, с глазу на глаз мне легче будет покончить с ним».
Мы прошли в бильярдную, там действительно никого не было. Шульмер присел на край бильярда и устремил на меня свой неприятный, холодный взгляд.
— Говорите, я слушаю,— сказал он.
— Мне много говорить нечего, — начал я как можно сдержаннее, опустив руку в карман пальто и нащупывая ручку револьвера, — я пришел предложить вам, если в вас не угасла хоть искра чести, следующее: вы должны мне десять тысяч, я согласен помириться на пять, отдайте пять тысяч, и я буду вечно благодарить вас как своего благодетеля. Подумайте, в каком я положении, у меня жена хворает, ребенок маленький, содержание я получаю небольшое, да и мало ли что может случиться, я могу потерять должность, что тогда будет с нами, ведь вы же сами и муж и отец, неужели в вас нет ни капли жалости, а ведь когда-то я вас считал самым близким мне человеком.
Я чувствовал, как слезы подступали к моим глазам и голос начинал дрожать.
— Дальше! вы хорошо говорите, у вас есть дар слова,— чуть-чуть усмехнулся Шульмер,— жаль, что вы упускаете из виду, где я могу достать вам теперь эти пять тысяч.
— Как где? да ведь вы взяли у меня десять.
— Взял, но что же из этого, я пустил их в оборот, и они лопнули.
— Это неправда. Да наконец я согласен на рассрочку, уплатите мне теперь тысячу рублей, а затем в течение двух лет, считая с сегодняшнего дня, остальные четыре. Кажется, условия не тяжелые.
— Гм.., вам так кажется, впрочем, действительно я бы мог дать вам теперь тысячу, а остальные в течение двух лет, если бы...—Он остановился как бы раздумывая, мне показалось, что он начинает соглашаться. При мысли, что я могу получить теперь, в минуты крайней нужды, тысячу рублей и тем поправить свои обстоятельства, успокоить Маню, я почувствовал такую радость, что готов был броситься на шею к Шульмеру, я забывал все его подлости и готов был считать его чуть ли не моим благодетелем.
— Что если бы? — спросил я его.—Да говорите же— если у вас сейчас нет, я готов подождать день, два, ну хоть даже неделю, но только, пожалуйста, не дольше, я уверяю вас — мне большая крайность.
— Итак, вы просите тысячу рублей? — переспросил Шульмер.— И говорите, что можете подождать?
— Да, я, пожалуй, подожду, если не завтра, послезавтра, словом, когда вам удобнее.
— Мне всего удобнее через пять лет, так мы и сделаем: я сейчас дам вам десять рублей, у меня самого в кармане 25, на лечение Марии Николаевны, а остальное через пять лет, если вы не захотите еще отсрочить пару годиков. Он говорил совершенно серьезно, тонкие, бескровные губы его были, как и всегда, строго сжаты, и только где-то там в глубине глаз играла самая ядовитая насмешка, он, очевидно, потешался надо мною. Я это понял, и вся долго накоплявшаяся злость поднялась во мне.
— Это ваше последнее слово? — задыхающимся голосом глухо спросил я.
— Наипоследнейшее.
— Так умри же, подлец! —проскрежетал я и, быстро выхватив из кармана револьвер, направил его в упор в грудь своего врага. Миг — и его бы не стало, но тут случилось странное обстоятельство: нажав изо всей силы спуск курка, я почувствовал, что он не двигается, сгоряча я забыл отодвинуть предохранительную пружину. Это спасло Шульмера. К чести его надо сказать, что он был не из трусливых и даже в такую опасную для себя минуту не растерялся и не потерял присутствия духа. Раньше чем я успел опомниться и сообразить причину бездействия курка, как уж револьвер был в его руках, он быстро вырвал оружие из моих рук и сунул его себе в карман.
— Надо другой раз быть ловчее,— нагло усмехнулся он,— а то легко и смешным сделаться, надеюсь, что этим разговор наш кончился, я бы мог, конечно, пригласить сюда полицию, но не желаю, идите себе с богом домой, игрушку вашу я спрячу на память о сегодняшнем дне, впрочем, я вижу, она вам даже и бесполезна, так как вы не умеете с нею обращаться.—Сказав это, он насмешливо