— Тебя ведь интересует «фараон», — полковник быстро отвел глаза и, оглянувшись, со вздохом показал Сергею Петровичу на обшарпанный бордовый дипломат, — здесь кое-какая фактура по нему, целый отдел пахал две недели. — Заметив, как изумленно расширились плещеевские зрачки, он закурил и, с наслаждением затянувшись, выщелкнул сигарету в урну. — Из-за этого дерьма уже погибли двое, думаю, будет намного больше. А мне, — он снова потянулся за пачкой «Бонда» и неожиданно с яростью смял ее в кулаке, — все это поперек горла. Потому как закон у нас для дураков, а чтобы служить ему, надо быть вообще круглым идиотом. Куда как лучше сразу, без суда и следствия, — наповал, чтобы башка вдребезги.

Неожиданно подмигнув Плещееву, он поставил дипломат к его ногам, вздохнул и, не прощаясь, медленно поплелся прочь — чувствовалось, что ноги плохо слушаются его.

«Как же все-таки его отчество — Иваныч, Алексаныч?» Так и не вспомнив, Сергей Петрович посмотрел полковнику вслед и, захватив кейс, — «где же мы засветились?» — быстро пошел к машине.

Когда Хрусталев пришел домой, Кнопка, радостно тявкнув, полезла целоваться, а разочарованная в своих лучших чувствах Раиса Ивановна взглянула на мужа сурово:

— Лечить тебя надо, алкаш! — И тут же засобиралась в гости к матери. — Чтобы только рожу твою пьяную не видеть.

«Скатертью дорога. — Полковника с перепоя мучила жажда, и, подавшись на кухню, он сразу же расстроился: — Ну, брат, так не годится. Что это ты не жрешь ничего?»

Действительно, вкуснейший перловый суп в миске Бакса был не тронут, а сам он с понурым видом растянулся на полу и при появлении Хрусталева даже не шевельнулся — тосковал по хозяину.

После смерти Ступина полковник, не колеблясь, взял кавказца к себе, а когда супруга попыталась возразить, так посмотрел на нее, что несчастная Раиса Ивановна ночь не спала, переживая, — надо же, всю жизнь прожила бок о бок с кровожадным зверем и даже не заметила этого.

— Ладно, стая, гулять. — Евгений Александрович напился-таки от души и, почувствовав, как в голове зашумело по новой — правильно говорят, что нельзя лить воду на старые дрожжи, — принялся застегивать на собаках ошейники. — Гадить пора, а ты еще не жрал. — Он подтолкнул Бакса на выход, увернулся от розового Кнопкиного языка и, захлопнув входную дверь, стал спускаться по затоптанным бетонным ступеням.

В подъезде воняло: кто-то из лучших друзей человека, а может, и сам венец мироздания знатно изгадил по-малому пол, и, закрутив покрасневшим носом, — крыса сдохла, что ли, в мусоропроводе? — полковник выпустил воспитанников на улицу.

На пустыре перед домом тоже было безрадостно. Снежное покрывало превратилось в бугристый каток, сплошь усеянный оттаявшим дерьмом, и, спустив собак с поводка, Хрусталев почувствовал себя сапером, который, как известно, ошибается только один раз в жизни. Пока он осторожно переставлял ноги, а Кнопка, повизгивая от восторга, нарезала по желтому льду круги. Бакс уселся на пушистый хвост и, задрав морду к небу, вдруг завыл, протяжно и затравленно, словно попавший в капкан волк.

— Ты-то, шалава, будешь по мне так убиваться в случае чего? — Вытащив из кармана щетку, Хрусталев с чувством обиходил терьершу, потом шагнул было к кавказцу, но, увидев выражение его глаз — «отвали, дядька, не до того», — двинулся в обратный путь. — Хищники, домой.

Ему вдруг отчаянно, до слюнотечения, захотелось есть, особенно чего-нибудь солененького, настоящей астраханской сельди, со спинкой в два пальца толщиной. Полковник ускорил шаг — наплевать, и так живем по уши в дерьме.

— Вперед, зверье. — Он запустил собак в подъезд, следом за ними поднялся к себе на четвертый, явственно представляя, как сейчас вытащит из холодильника запотевшую банку; щелкнул простецким французским замком — один хрен, брать нечего. — Кнопка, стоять, лапы будем мыть. — Дождавшись, пока собаки зашли внутрь, полковник переступил порог и, захлопнув дверь, потянулся к выключателю. — А к селедочке мы лука порежем…

Он даже не успел понять, что случилось потом. С потолка обрушился раскаленный водопад — это полыхнула зажигательная смесь, закачанная в электролампу, и прихожая мгновенно превратилась в жерло вулкана. Убегая от боли, воющим факелом закружилась по квартире Кнопка, Бакс скоро перестал рыдать и замер догорающим костром, а страшные крики сразу же ослепшего полковника вдребезги разбили сонную тишину подъезда.

Верно говорится: чтобы наш человек показал себя — беда нужна. Тогда мы и на амбразуру грудью, и реактор глушить в гимнастерке, и в космос с кувалдой. Сосед полковника справа, в прошлом спецназовец-скорохват, отреагировал мгновенно. Мощным ударом ноги он вышиб дверь и, сорвав с дивана покрывало, принялся бороться с охватившим Хрусталева огнем. Тут же подтянулись другие соседствующие, с трудом сбили пламя и, чтобы избавить от мучений, вкололи из шприц-тюбика (нашелся же!) обожженному промедол.

Только старались они зря. Полковнику не было больно. Перед его выкипевшими глазами стоял одетый в белое Ступин, он улыбался и приглашающе махал рукой — время пришло, Евгений Александрович, пошагали. Хрусталев собирался недолго, он поднялся и с легким сердцем окунулся в яркий, наполняющий душу радостью свет. Рядом с ним степенно вышагивал Бакс, а где-то впереди раздавалось заливистое тявканье Кнопки.

…Возлюби ближнего твоего, как самого себя.

Ев. Лк., 10, 27

Очнулся Горкин от пронизывающего холода. Он лежал совершенно голый, связанный по рукам и ногам, в замечательной шагаевской джакузи, а на голову его изливались тугие водяные струи.

Михаил Борисович был не один — неподалеку на мраморном унитазе сидел раздетый до пояса человек. Он с неподдельным интересом озирал роскошь ванной, к слову сказать, весьма эффектно решенной в небесно-голубых тонах, и стоны пленника, по-видимому, совершенно его не трогали.

— Чтобы тело и душа были молоды, — наконец он поднялся, похлопал Горкина по щеке и вместо ледяной воды пустил на всю катушку горячую, — закаляйся, как сталь.

Империалисты не подвели — хваленый итальянский бойлер действительно работал с высоким КПД, и над джакузи заклубился пар. Позволив Горкину как следует согреться, мучитель дождался, пока туман рассеется, и освежил купальщика холодным душем — контрастные ванны полезны для здоровья.

Увы, со здоровьем у Михаила Борисовича было как-то неважно. Он корчился, стонал и, честно говоря, выглядел нехорошо — как недоваренный рак.

— Захочешь поговорить со мной, дай знать. — Мужчина уселся на край джакузи и, заметив ответную реакцию, начал медленно отдирать скотч с потрескавшихся губ пленника. — А что это у тебя с дикцией? — Он подождал, пока Горкин выпихнул языком изо рта свой собственный носок, и наклонился к его красному обваренному уху. — Ты как, все понял?

— Не трюми, жить дай. — От паровой ванны лицо Михаила Борисовича страшно распухло, и он напоминал средней руки мутанта из фильма ужасов. — Лайбу возьми, бабки, что хочешь…