что при низкой степени ностальгии подвержены нравственно слабые натуры, после того как позади остается приближенная к нормальной борьба мотивов. Чем меньше они были, тем более вменяемой была ностальгия. Но такие случаи до сих пор неизвестны. Если нравственная неполноценность играла определяющую роль, то наряду с ностальгией существенными факторами были нежелание, неудовлетворенность, мстительность, гнев и т. д. Отсюда правомерен прежде всего тезис: если в качестве единственной причины преступления у интеллектуально и морально к тому моменту интактных индивидов имеет место ностальгия, то преступление с преимущественной вероятностью несвободно.

Такие чистые случаи более редки. Чаще преступницы от ностальгии обнаруживают многие черты, которые должны быть оценены серьезно: слабоумие, низкий уровень, различные аффекты и т. д. Тогда в отдельном случае нужно будет разрабатывать непременно индивидуальную картину и отдавать себе отчет, что переходы между этически оцениваемым действием и действием несвободной воли расплывчаты. Тогда имеют дело с пограничными случаями, которые нужно оценивать обычными принципами, которые не нужно здесь повторять. Но всегда представляется правомерным с уверенностью констатированной ностальгии придать преимущественное значение в сторону невменяемости.

Особенно осложняет оценку преступниц от ностальгии в некоторых случаях (Ева Б., Рюш, Шпитта) тот факт, что иногда отсутствует основа расстройства в цельной личности, и понимание с помощью анамнеза и Status praesens невозможно. Обнаруживают умственно и нравственно не отклоняющихся от нормы индивидов, которые вскоре после начала службы совершают преступление, ясную мотивировку которого они впоследствии не могут дать. Какой-либо объяснимый аффект в качестве причины отсутствовал: никаких мстительности, гнева, зависти. Ко времени наблюдения они кажутся совершенно психически здоровыми. От ностальгии позже не заметно и следа, и их показания о ней не однозначны и ясны. Их хороший характер делает преступление совсем непонятным в глазах окружающих. Случаи при всех обстоятельствах загадочны. Вильманнс уточнил точку зрения, которую в таких случаях можно принять с некоторым правом: «Если преступление не объяснимо ни душевной и нравственной предрасположенностью преступницы, ни мощными побудительными мотивами, тогда оно — психологическая загадка. Тогда я все-таки не могу рассматривать его как физиологическое, но по крайней мере могу высказать подозрение, что оно болезненного происхождения». Юношеская ступень развития психиатрического познания не позволяет предполагать в этих случаях с определенностью вменяемость.

Если в таком случае обнаруживают некоторым образом постоянные данные, которые указывают на ностальгию, даже если этот термин, возможно, не употребляется, то тогда есть основание приблизить к пониманию до тех пор абсолютно неясное. Существует же опасность объяснить ностальгией то, что имеет совсем иные причины. Но также существует опасность отрицать ностальгию там, где она имела место, потому что имеющие к этому отношение наверняка временами не могли сказать об этом ничего ясного.

Психиатр, вероятно, иногда видит себя вынужденным высказать non liquet. Чем больше, однако, все подходит к настоящим случаям ностальгии, тем больше он будет высказывать преобладающую возможность, что имеется действие несвободной воли, как это сделал Вильманнс[38] в опубликованном им заключении. Однако дело при теперешнем уровне психиатрических методов будет всегда сомнительным.

Конечно, нужно задуматься, что случаи Евы Б. и Аполл., даже если они во многом совпадают, все же довольно различны.

Вид расстройства может быть довольно отличным, у Евы Б. основывается к тому же на других причинах, а не на чистой ностальгии. Вначале, пока не имеется более богатая казуистика, такие случаи можно временно объединить. Мы далеки от того, чтобы окончательно объяснить их. Однако возможно, что их соотнесенность лежит в природе вещей.

Возможно, утверждается, что определяющим является в меньшей степени патологическая ностальгия (что, к тому же, иногда под вопросом), чем незрелое состояние развития. Тогда в таких случаях, если вообще могло бы производиться оправдание на основе § 56, это было бы теоретически полностью оправданным, поскольку детская душевная жизнь является предпосылкой ностальгических преступлений. Однако в судебном отношении это не имело бы значения, так как всегда имеется знание о наказуемости поступка, которую требует закон. Если бы было возможно оправдание на основании детской ступени не только жизни разума, но и жизни чувств и воли, тогда этот путь был бы, возможно, предпочтительнее. Так, несвободу воли нужно обосновывать выделением психопатического расстройства с привлечением детского вида душевной жизни, не только одной последней.

Бред ревности

Очерк к вопросу: «Развитие личности» или «процесс»?

В представленной работе можно найти переплетение трех вещей. Во-первых: ряд важных для вопросов паранойи, частично растягивающихся во всю жизнь, историй болезни ревнивцев, которые наверняка не могут рассматриваться как алкогольные или сразу же ни как маниакально-депрессивные, ни как относящиеся к Dementia ргаесох. Во-вторых: симптоматологический обзор образов бреда ревности. И в-третьих: нозологические рассуждения о толковании представленных, во многом сходных друг с другом, случаев; при этом мы должны будем высказаться о понятиях «процесс» и «развитие личности». Наше желание при этом придерживаться по возможности ясных понятий, однако не давать распределение и толкование случаев в мнимо окончательной форме. Мы хотели бы не утратить и здесь сознание неисчерпаемости и загадочности каждого отдельного душевнобольного человека, которое мы должны иметь в отношении кажущихся самыми будничными случаев.

Я считаю возможным — особенно учитывая длину первых двух и важнейших историй болезни — предпослать некоторые замечания о публикации историй болезни вообще и разработку моих (историй болезни — пер.), чтобы показать их цель. В психиатрии нельзя понять друг друга без описания отдельных случаев. Они являются краеугольными камнями, без которых наши понятийные образования рушатся. Это проявляется в бездейственности некоторых прежних работ, которые, поскольку случаи общеизвестны, отказываются от этого часто педантичного и излишнего, к тому же много требующего места добавления. Рассуждения можно, естественно, основывать на историях болезни, которые изложены в литературе, но там, где они недостаточны или недостаточно ясны автору, он должен соизволить привести собственные случаи, даже если ему грозит опасность давать только «известное». «Известно» то, что изложено в литературе, все остальное неизвестно, даже если и имеет широкое распространение благодаря личному обмену мнениями. Их, естественно, тем более нельзя основывать на общих описаниях в учебниках, которые имеют в высшей мере эфемерное значение, поскольку в описаниях «картин болезни» общее описание состояний вошло друг в друга из отдельных случаев, которые должны представляться дальнейшему исследованию достаточно часто как различные по существу. Несмотря на большой казуистический материал, который накоплен в психиатрических журналах и архивах, в большинстве случаев недостаточно материала, когда теоретически занимаются психопатологическим вопросом или ищут параллельные случаи для сравнения с собственными наблюдениями. Не обилие материала может помочь. В большинстве случаев, к сожалению, наблюдения проводились слишком кратко или о них сообщается недостаточно. Отдельный психиатр видит чаще всего свои случаи только короткое