— Где ты был? — с упреком спросила она.

— А где была ты? — вопросом на вопрос ответил Билл. — Ты же сама велела мне не звонить и не приезжать к тебе.

— Я была здесь.

— А я — на работе.

— А потом?

— Потом ходил в кино, — ответил Билл.

— А я думала, что у нас нет денег даже на такое невинное развлечение, как поход в кино.

— Платил не я, а Грания Данн. Она пригласила меня в благодарность за то, что я записался на курсы.

— Вот как?

— Да. Что-то не так, Лиззи?

— Все.

— Зачем ты приезжала ко мне домой?

— Хотела увидеть тебя и кое-что обсудить.

— Что ж, тебе удалось до смерти перепугать и мою мать, и меня. Почему ты не позвонила мне на работу?

— Я постеснялась.

— Твоя мама приехала? — Да.

— Ты ее встретила?

— Да, — безжизненным голосом подтвердила Лиззи.

— И вы доехали до дома на такси? — Да.

— Так в чем же дело?

— Она высмеяла мою квартиру.

— О Господи, и это все? Неужели ты целые сутки мучила меня неизвестностью, а потом вытащила сюда только для того, чтобы сообщить об этом?

— Конечно, — засмеялась Лиззи.

— Просто она… просто ты… в общем, у людей вроде вас принято так шутить.

— Но это не было шуткой.

— А чем это было?

— Она сказала, что у меня нелепая, смешная квартира, и заявила, что ни за что там не останется. Слава Богу, сказала она, я не отпустила такси и могу немедленно выбраться из этих трущоб.

Билл огорчился. Он видел, что Лиззи расстроена не на шутку. Что за бессердечная и неумная женщина — ее мать! И так почти не видит свою дочь, так неужели трудно быть с ней поласковее хотя бы те несколько часов, которые она в кои-то веки решила провести в Дублине?

— Я понимаю тебя, понимаю, — принялся он утешать Лиззи, — но ведь люди очень часто говорят несправедливые и неправильные вещи. Не стоит так переживать из-за этого. Пойдем наверх. Ну, пойдем же!

— Нет, я не могу.

Ей, видимо, хотелось, чтобы ее уговаривали.

— Лиззи, в банке я с утра до вечера общаюсь со множеством людей, которые постоянно говорят не то, что надо. Они вовсе не злые, но часто обижают других. Весь фокус в том, как не допустить этого. А потом я возвращаюсь домой, и мама говорит мне, что ей надоело готовить еду из мороженого цыпленка и консервированного соуса, а отец не устает повторять, сколько счастливых шансов он упустил в своей жизни, а Оливия заявляет всем и каждому, что я директор банка. Время от времени они начинают мне надоедать, но это не смертельно, к этому можно привыкнуть.

— Ты можешь, я — нет. — В голосе Лиззи снова зазвучали похоронные нотки.

— Так вы что, поругались? И всего-то? Это пройдет. Семейные ссоры быстро заканчиваются. Честное слово, Лиззи! Как поругались, так и помиритесь.

— Да нет, мы, собственно, даже не ругались.

— Так в чем же дело?

— Я заранее приготовила для мамы ужин: запекла куриную печенку, купила бутылочку шерри, сварила рис. Я показала ей все это, а она опять рассмеялась.

— Ну вот, я же говорил…

— Она не захотела у меня остаться, Билл, даже на ужин. Сказала, что заехала ко мне только из вежливости. Она собиралась в какую-то картинную галерею, на какую-то выставку, открытие чего-то там еще. Сказала, что опаздывает, и пыталась протиснуться мимо меня в дверь.

— Ну, и что дальше?

Биллу все это очень не нравилось.

— Ну вот, тут я и не выдержала.

— И что ты сделала, Лиззи? — Билла удивляло то, что Лиззи вроде бы вполне спокойна.

— Я заперла дверь, а ключ выкинула в окно.

— Что? Что ты сделала?!

— Я сказала: теперь тебе придется остаться, сесть и поговорить со своей дочерью. Я сказала: теперь тебе не удастся убежать от меня так, как ты всю жизнь убегала от отца и всех нас.

— И что она?

— Она буквально взбесилась. Колотила в дверь, вопила, что я такая же чокнутая, как мой папаша, и так далее в том же духе. В общем, сам знаешь.

— Нет, не знаю. Что было дальше?

— То, чего и следовало ожидать.

— Что именно?

— Когда она вдоволь наоралась, то села за стол и съела ужин.

— А потом снова принялась кричать?

— Нет, ее волновало только одно: вдруг в доме начнется пожар, мы не сможем выбраться (ключ-то я выбросила), и она сгорит дотла. Так и сказала: «Я сгорю дотла».

Мозг Билла работал неторопливо, но методично.

— Но потом-то ты ее выпустила из квартиры?

— Нет, не выпустила.

— Но ведь сейчас ее там уже нет?

— Отчего же, она все еще там.

— Лиззи, ты шутишь?

Она несколько раз подряд мотнула головой.

— Боюсь, что нет.

— Как же ты сама выбралась наружу?

— Через окно. Пока она была в туалете.

— Значит, она у тебя ночевала?

— А куда ей было деваться! Я спала в кресле, а она заняла всю кровать, — словно оправдываясь, проговорила Лиззи.

— Так, дай-ка мне во всем разобраться. Значит, твоя мать приехала вчера, во вторник, в семь часов вечера, а сейчас — среда, одиннадцать часов вечера, и она все еще здесь, насильно запертая в твоей квартире?

— Ну да.

— Но зачем? Скажи, ради всего святого, зачем ты это сделала?!

— Чтобы поговорить с ней. У нее никогда не находилось на это времени, ни разу в жизни.

— И она с тобой поговорила? Я имею в виду — теперь поговорила?

— Да нет, в общем-то. Не получилось у нас разговора. Она только и твердит, что я психопатка, чокнутая, двинутая и все такое.

— Я не верю в это, Лиззи, просто не могу поверить. Ведь она пробыла в твоей квартире даже не один день, а целые сутки! — У Билла голова шла кругом.

— А как еще мне было поступить? У нее никогда нет свободной минуты, она вечно куда-то бежит, с кем-то встречается. С кем угодно, только не со мной.

— Но так же нельзя! Нельзя запирать человека, если хочешь, чтобы он с тобой поговорил!

— Я понимаю, что это, возможно, не самое лучшее решение. Послушай, а может, ты попробуешь поговорить с ней? А то у нас как-то не очень получается.

— Я?! С ней?! Я?

— Билл, но ты же сам говорил, что хочешь познакомиться с моей мамой. Ты несколько раз это повторял.