Утопия 1531 года

У Сулеймана не было ни малейшего желания возвращаться в Венгрию, где тлели угли конфликта, хотя европейцы ожидали от него именно такого шага. Глазами своих шпионов они все более и более пристально вглядывались в османского султана, и в их представлении он превращался в грозного и динамичного правителя мусульманского Востока. Разве он не был наследником арабских халифов, этих вооруженных последователей свирепого Магомета? Разве турки не были воплощением тех же сарацинов, которые отобрали Иерусалим у крестоносцев? Даже Лютер рассуждал теперь таким же образом.

Послы, стоявшие перед троном Сулеймана, возвращались на родину, чтобы повторить слова, которые они слышали: «Земля, протоптанная копытами коня султана, принадлежит ему навечно».

В религиозном ожесточении европейские королевские дворы и университеты видели в Великом турке лишь завоевателя, несшегося на них верхом на коне. В отличие от хорватов и венгров, они никогда не сталкивались с турками лицом к лицу. В то время не было Раймона Лала, который разъяснил бы им, что представляют собой турки. Смешанная культура мусульманской Испании, Андалузии, которая произвела прекрасную Гренаду, игнорировалась. Мавры были изгнаны из Испании за море в Африку. Некоторые из них нашли убежище под властью Сулеймана.

Мечту султана об утверждении мира на землях, протоптанных копытами его коня, осуществить было невозможно, но он все еще продолжал на это надеяться.

Возможно, при жизни его поколения туркам и не удастся добиться слияния культур Востока и Запада. Но разве турецкая культура, развивающаяся обособленно, не может завоевать уважение европейцев и азиатов? Разве его город, расположенный на пересечении морских и сухопутных путей, не может быть населен людьми, которые ничего не должны и ничего не требуют от народов Востока и Запада? Ведь такой же была и Александрия, задуманная и построенная Александром Великим.

Сулеймана интересовали лишь конкретные, практические вопросы. Он думал о жилище как убежище семьи от дождя и холода. Распорядился, чтобы строители разобрали крепостные стены для постройки акведуков, и пожелал, чтобы они возводились в новом турецком стиле. Почему мечети должны строиться по образцу и подобию Айа Софии, построенной византийцами? И должно ли богослужение проводиться по правилам курейшитов, арабского клана, последовавшего когда-то за пророком Мухаммедом? Должна ли турецкая литература копировать персидскую?

В те годы славы османского султана называли Сулейманом Великолепным и Великим турком. Гости замечали блеск драгоценных камней в шелке его чалмы и поражались богатству, накопленному Е Семи башнях, которым хвастался Ибрагим. Однако немногие из них замечали то, к чему султан стремился на самом деле с безмолвной решимостью.

Это не было похоже на утопию. Не замышлялись акрополи или благополучие, рассчитанное только на привилегированные слои населения. Его помыслы были направлены на благосостояние обитателей простых жилищ. Каждый из них мог владеть каменным домом, виноградником или участком с вишневыми деревьями, небольшим стадом овец. Глава такой семьи должен был платить годовой налог в размере одного дуката за свой дом и одного аспера за каждую пару овец. (В приблизительном пересчете на сегодняшний день это равняется пяти долларам за дом и десяти центам за пару овец.) Кроме того, был обязан отправить своих детей в школу учиться чтению Корана и находить время для выслушивания мнения деревенского кадия или шариатского судьи.

Из скромного налога на домашнее хозяйство формировалась казна Сулеймана. И еще она поподнялась регулярными налоговыми поступлениями от таких предприятий, как шахты по добыче металлических руд, а также пошлинами на иностранные товары и оформленные документы.

Поступала также дань из заморских провинций, таких, как Греция и Сирия, особенно Египет. Даже венецианцы платили символическую сумму в 30 тысяч дукатов. По данным Юнис-бея, главного переводчика сераля, в целом доходы казны составляли 4 100 000 дукатов, а по оценкам купца Зено — 6 000 000. Гритти упоминал 4 000 000 дукатов, но, возможно, он и Юнис-бей имели в виду только поступления от налогов на домашнее хозяйство. Однако все соглашаются на том, что при Сулеймане доходов было больше, чем расходов, возможно в соотношении 6 000 000 к 4 000 000 дукатов.

Это был довольно скромный доход для такой территории, как Западная Европа без Венеции. Более того, это был доход, фиксированный размером пошлины. Ходило изречение: «Что было, то и будет». Когда европейцы видели пышную кавалькаду во главе с султаном, они полагали, что Великий синьор владеет несметными богатствами, которых на самом деле не было. Сулейман оберегал прежде всего домашний очаг турок.

"Турки во всем такие любители порядка, — писал много позже один француз, — что соблюдают его в мелочах. Поскольку экономика и распределение продуктов составляют одну из основ поддержания порядка, они уделяют этому особое внимание, следя за тем, чтобы продуктов было много и распределялись они в разумной пропорции. Они никогда не станут продавать вишню или фрукты первого сбора на вес золота, как это делается во Франции… Если их надзиратели, которые совершают ежедневные обходы, обнаружат торговца, обвешивающего покупателей или продающего свой товар по завышенной цене, тот немедленно будет примерно наказан или доставлен в суд. Поэтому там даже ребенка можно послать на рынок, не опасаясь, что его обманут. Нередко надзиратели за рынком, встречая ребенка, расспрашивают его, за какую цену он приобрел покупки. Даже взвешивают их, чтобы убедиться, не обманули ли дитя. Я видел торговца, который получил удары по пяткам за то, что продал лед по пять динаров за фунт… Торговца, обвешавшего покупателя, могут опозорить тем, что просунут его голову в отверстие доски, увешанной колокольчиками, которую он должен носить. Над торговцем в таком виде все окружающие смеются…

Что касается беспорядка и скандалов на улице, то каждый обязан их пресекать. Чтобы избежать неприятных происшествий в ночное время, горожанам запрещается появляться на улицах после наступления темноты, за исключением сезона поста (рамазана)".

Требования дисциплины и ответственности распространялись на всех — от Сулеймана до начальника стражи в приграничной деревне. В них состояла характерная особенность утопии султана, призванной заменить традиционный закон новой моралью. Он мог добиться этого только при помощи устного приказа (урф), который, внедрившись в общество, становился современным законом. В это время Сулейман трудился вместе с Ибрагимом над пересмотром Свода законов Египта — одной из наиболее важных провинций. Когда ежегодный доход из Египта увеличился до 800 тысяч динаров, превысив фиксированную цифру, Сулейман распорядился, чтобы избыток был потрачен в самом Египте, использован для проведения ирригационных работ.

За эти несколько лет султан добился невероятного. При нем — как ни при каком другом правителе в Азии или Европе — элите режима удалось обеспечить благосостояние большой массы людей, которых он кормил и вел в будущее.

Сулейман, несмотря на внешнее великолепие, воздерживался от дорогостоящих предприятий. Основу его расходов составляли траты на одежду, конюшни породистых лошадей и праздники. С другой стороны, подростки, обслуживающие султана, получали плату только на прожитье и готовились к более ответственной службе в государственных органах. Подарки, которые он делал, возмещались подарками, полученными им самим. Богатства бейлербеев и других чиновников возвращались в казну после их смерти.