Они ехали долго, хотя путь их на юг пролегал по отличному шоссе. Утро выдалось прекрасным, но теперь у Джолетты снова начала болеть голова. Она приняла две таблетки аспирина и откинулась на спинку сиденья, закрыв глаза.

Все, что она видела после, слилось в ее памяти в пеструю картинку, похожую на гигантское лоскутное одеяло с пятнами Деревенских домишек из светлого камня, толпившихся вокруг шпилей своих церквей, живых изгородей из боярышника, виноградников с обрезанными до высоты колена лозами, ярких полей желтого рапса и сине-зеленого овса. Мелькавшие за окном сине-белые дорожные знаки, площадки для отдыха с табличками «Пассажирские вертолеты», будки механизированных пунктов оплаты казались ей сюрреалистическими; они выглядели иначе, чем те, которые она привыкла видеть, но были и не такими, какими должны были быть.

Проснувшись, она обнаружила, что ее голова покоится на плече Роуна. Поскольку он тоже спал и ей было приятно ощущать упругость его мускулов под своей щекой, она решила не шевелиться.

Лежа с закрытыми глазами, Джолетта думала о том, как легко он принял решение присоединиться к ней и как легко она согласилась. То, что он хотел быть с ней, радовало ее и в то же время беспокоил. Она воспринимала Роуна подходящим компаньоном, естественным, приятным в общении, занимательным, у них всегда находилась тема для разговора, и все же что-то в его отношении к ней настораживало ее. Похоже, она нравилась ему, но он никогда не искал возможности прикоснуться к ней. Иногда он говорил почти влюбленно, но его поведение больше походило на дружеское, чем на интимное.

Джолетта и не ожидала от него бурных, страстных любовных действий. Она радовалась встрече с мужчиной, который не пытался сразу затащить ее в постель. Приятно было находиться рядом с человеком, осознающим, что женщине с сотрясением мозга, пусть даже легким, больше понравится поцелуй в лоб и спокойное пожелание доброй ночи у двери ее комнаты.

Тем не менее она помнила, что в Новом Орлеане все было иначе. Когда Роун целовал ее на темной улице, он явно сдерживал себя, как будто боялся ее обидеть. Да и в своих чувствах по отношению к нему Джолетта не могла разобраться. Ее радовало его внимание, его желание помочь ей, но в то же время внутренний голос призывал ее быть осторожнее. К этому она уже давно успела привыкнуть в своих отношениях с мужчинами, привыкла задумываться над мотивами их поведения, однако на этот раз все обстояло иначе.

Джолетта вспомнила, как подозревала Роуна в Лондоне, что, впрочем, длилось недолго, поскольку она узнала, что ее кузина, а может быть, и тетка находились в это время в Европе. Интересно, почувствовал ли он ее подозрительность? Он обладал настолько острым чутьем, что это казалось вполне возможным. Ей оставалось лишь надеяться, что она ничем не выдала себя тогда.

Она не собиралась придавать большого значения их совместному путешествию. Во-первых, у нее не было на это времени, во-вторых, это было бы неразумно. В конце концов, она не просила его ехать с ней. К тому же она не могла воспрепятствовать его присоединению к группе, даже если бы и захотела. Она будет наслаждаться его обществом и непривычным для нее чувством защищенности, которое испытывала рядом с ним, и будет принимать все таким, как есть. А если из этого ничего не выйдет, ей не придется испытывать разочарования.

В Люцерн они прибыли поздно. Город был слабо освещен, и неясные очертания гор темнели за серебристой гладью озера. Их гостиница находилась на одной из боковых улиц, всего в нескольких кварталах от берега. Джолетту поселили в небольшом, оригинально отделанном номере, где модерный светильник со множеством рожков в виде стеклянных тюльпанов освещал альпийские пейзажи на стенах комнаты, выполненные в красновато-коричневых тонах. На широкой двуспальной кровати не было ни простыней, ни одеял, только подушки и легкие стеганые пуховики. Большие створчатые окна, снабженные электрическими жалюзи, открывались навстречу чистому и прохладному горному воздуху. Упиваясь его свежестью, Джолетта быстро заснула.

Проснулась она с чувством зверского голода и ощущением, что ей надоело быть инвалидом и она готова к любым действиям в любой обстановке. Сразу после завтрака они с Роуном и со всей группой отправились на вершину горы на фуникулере. Джолетта была в восторге от путешествия над альпийскими лугами, где паслись темно-коричневые швейцарские коровы возле деревянных крестьянских домиков, среди густой ярко-зеленой травы с россыпью желтых цветов на фоне голубеющих снежных вершин и глубоких ущелий. Стояла ясная солнечная погода, и сверху хорошо просматривалась панорама Альп, синяя гладь озера, испещренная пятнами парусных лодок, и сам город Люцерн. Может быть, из-за хорошей погоды, может, по причине выходного дня повсюду встречались прогуливающиеся швейцарские семейства, представленные всеми поколениями, начиная от бабушек и кончая пухленькими младенцами.

Были там и дельтапланеристы. Джолетта даже боялась смотреть на то, как стремительно бросались они с горы в пустоту, доверяя свою жизнь натянутым на алюминиевые трубочки кусочкам нейлона. Она просто не могла себе представить, что кто-то может получать удовольствие от такого вида спорта. Роун посмеивался над ее боязнью высоты, но Джолетта заметила, что он неизменно оказывался между ней и краем обрыва, даже если ему приходилось закрывать ей вид.

На обед они ели жареные колбаски с жареной картошкой и десерт из кубиков замороженного малинового сока, одновременно наслаждаясь представлением фольклорного ансамбля. Потом бродили по городу, разглядывая в витринах магазинов часы фирмы «Ролекс» и швейцарские ножи, и фотографировали богато украшенные фресками стены домов. Гуляя, они дошли до Льва Люцернского, памятника убитым швейцарским гвардейцам Людовика XVI, где Роун рассказал ей, что Марк Твен назвал этот монумент самым трогательным среди европейских памятников.

Как раз там Джолетта обнаружила, что оставила свою записную книжку в гостинице, и подумала, что без нее спокойнее. Теперь она могла наслаждаться видом анютиных глазок, тюльпанов, маргариток, а также лилий, коврами альпийских горных цветов в маленьких чистеньких садиках перед маленькими чистенькими домиками, не думая о том, что каждое растение нужно описывать.

Когда Роун и Джолетта наконец добрались до крытого пешеходного моста, солнце уже клонилось к закату, окруженное розовато-сиреневым сиянием. Казавшийся узким из-за своей длины мост имел крышу только по бокам, но производил впечатление грандиозного сооружения по сравнению с крытыми мостами Новой Англии.

Они облокотились на перила и вывернули шеи, чтобы рассмотреть сцены из истории города, нарисованные на крыше яркими красками с позолотой. Начиная с сюжетов Средних веков, история продолжалась в них самих, когда они шли по мосту, сопровождаемые гулким эхом собственных шагов, журчанием и всплесками чистой, отливавшей зеленью реки.

— Смотрите, лебеди! — воскликнула Джолетта, когда они остановились, облокотившись на перила, рядом с башней-опорой в середине моста.

— Семейная пара, — отозвался Роун, провожая взглядом скользящих по воде больших белых птиц, грациозно изгибавших шеи; их головы почти соприкасались, а перья отливали розовым цветом в лучах заходящего солнца.