– Поднимать утром вас никто не будет.

– Спим до обеда, что ли?!

– Нет!!! Отставить!

– А как?

– Самим надо встать, заправить постели и сходить в клуб проголосовать.

– Так к обеду и проголосуем!

– Охотников! Я тебе, блядь, дам «к обеду»!!! – Мандрико резко теряет терпение. – Все! Разойдись! Сержанты, ко мне!!!

– Рота, отбой!!!

Дежурный, как всегда, подает команду так, будто поднимает роту в атаку. Воплем. Нет чтобы нежно… «Ребята, спокойной ночи… Хороших снов вам…»

Прижимаюсь щекой к ватному бруску моей курсантской подушки. Подо мною не раз во сне представляемый дамой матрас. Блин, взводный своими выборами весь сон перебил, устал, называется. Перекидываю тело на спину. Вытягиваюсь, взявшись за кроватные трубки за головой. Выборы… Вспоминаю, как это бывает у нас, дома, в Монинском гарнизоне. Утром воскресный семейный завтрак. Обычно папа убегает потом на стадион. «Дыр-дыр» – побегать в футбол. Потом баня, пиво, водочка и заплаканная мама… «Валера! Ну, опять вот так…» Однажды батя вот так после воскресного футбола пропал на три дня. Вернулся, вернее, ворвался в квартиру с обиженным видом. В повседневной форме. В кителе, в «брюках об землю». Быстрым шагом промчался по длинному коридору прямо в ванную. Там мама замочила белье. Папа схватил его и со всей силы стал полоскать… Вот это ход! Отвлекающий, так сказать, маневр. Мама была в слезах.

– Я в политотдел пойду!!!

Папа, кидая прокисшие простыни в желтую воду, оглянувшись на дверь, огрызнулся:

– Да иди куда хочешь!!!

И мне, вполголоса:

– Скажи ей… А то правда пойдет…

Но в дни выборов у нас в семье таких фортелей не бывает. Папа надевает штатский костюм. Белую рубашку, пиджак и брюки. Мама – голубое нарядное платье. Взяв друг друга под руки, они убывают в Дом офицеров. Как-то я увязался с ними. На площади дуют в медь музыканты академического оркестра. Люди торжественно, парами и поодиночке, входят вовнутрь. Там – огромное помещение. Все идут к столам у стены. Лица граждан торжественны и сосредоточенны. Им выдают бумаги. Они что-то пишут и опускают их в щелочки обитых красной материей тумб. Без обсуждений и лишних слов. Чинно, без суеты… Суеты… Суеты… Воспоминания успокаивают меня. Проваливаюсь сквозь матрас, как в дрожжевое тесто… Матрас-матрас, дай хоть раз… Я сплю.

Черт… Что за черт. Гармошка… Я открываю глаза и лежа смотрю в темноту. Казарма. Ночь. Горит только выкрашенная в красный цвет лампочка – дежурное освещение. Если бы грохотали пушки, я б, наверное, спал. А тут звуки музыки. Приподнимаюсь на локте, выворачиваю шею: ефрейтор Банков, в кальсонах, в пятне кроваво-блеклого света, как перед театральной рампой, сидит и перебирает кнопочки на баяне. Скрип кроватей вокруг усиливается. Рота зашевелилась.

– Банков, ты что, идиот?!

– Миша, я тебе сейчас гармошку порву.

Из недр спального помещения в ночного артиста прилетает сапог. Бац! Ефрейтор вскакивает.

– Блядь, вы что, охуели?!!

– Так! А ну спокойно, псамое!!!

Из темноты бесшумно, как егерь-разведчик, выскальзывает Мандрико. У него доверительный тон:

– Демократия, псамое… Товарищи курсанты, выборы… Играй, Банков, играй…

Понимая, что уснуть нам уже не дадут, матерно бурча, на ощупь натягиваем на себя обмундирование. Клим одевается первым и как есть, в п/ш, в сапогах, снова ложится в койку, на чистую простыню. Я толкаю его. Рота неспешной толпой стекает по лестнице вниз. Демократия… Как говорится, что-то в этом безобразии есть. Бредем по морозному воздуху в сторону клуба. От других казарм отделяются такие же группы. Чуть-чуть светает. Пять тридцать. Холодно. Пять сорок пять. Пять пятьдесят. Пятьдесят пять. Всей кожей, всей своей покрытой пупырышками шкурой ощущаю приближение бури. Показалось? Да нет… Слышится гул. Клуб охвачен мрачной, колышущейся курсантской толпой. Пар дыхания, оформленный в огромное облако, возвышается над головами. Вот так, наверное, ощущает себя солдат перед атакой. Мне мерещится лес длинных копий, устремленных вверх и вперед. Так, наверное, боевые отряды Александра Невского ждали столкновения с псами-рыцарями на Чудском озере. Я замечаю, что на клубном входе, большом, величавом, фундаментальном, сняты с петель огромные деревянно-стеклянные двери. Три. Два. Один. Спрессованные тела образуют критическую массу. Треск репродуктора. Гремят первые аккорды Гимна СССР. Six o'klock! Штурм! Двухтысячная толпа, завывая, кидает себя вперед. О боже. Какой там Зимний дворец в питерском Октябре! Деревянные элементы клубного входа трещат, как лед под атомным ледоколом «Ленин». Жестокая давка. Я стою и смотрю на все открыв рот. Задние ряды давят, уперевшись растопыренными пальцами в шинельные спины тех, что впереди. Мне кажется, что вот-вот и огромный угол здания нашего клуба отвалится под давлением демократии. У входа закручивается большой серый водоворот. Невидимая сила начинает всасывать курсантскую биомассу вовнутрь. С каждой секундой процесс этого всасывания ускоряется. В дверной проем втягивает и меня и тут же выплевывает в фойе. По нему со скоростью курьерского поезда двигаются несколько очередей.

– Пятая рота! Сюда!!!

Мне суют в руки бумагу. Что там написано? Нет, прочесть не могу, все мелькает. Слалом! Я прочеркиваю сунутой кем-то ручкой три загогулины. Дальше, дальше. Толпа несет меня вдоль урн. Еле успеваю протиснуть свое волеизъявление в широкую щель. Меня выбрасывает в коридор, в нескончаемый черный ход. Так, наверное, при диарее ураганно мчится вишневая косточка по курсантской прямой кишке. Проскакиваю вдоль длинных прилавков. Мама! Так здесь чип на выезде. Умудряюсь на бегу поменять мятый рубль на коржик и варенец. Тьфффу!!! Накопленная в фойе кинетическая энергия выстреливает мной в кинозал. Ух… Темнота… Сотни жующе-храпящих курсантских тел. Какой фильм? А… какая разница. Быстро чифаню и засыпаю в неудобном клубном кресле, сжатый полированными подлокотниками с двух сторон.

– Так! Пятая рота!!! Строиться!!!

Темнота зала не дает понять, кто так орет. По-моему, голос Ерша. Огрызаюсь:

– Демократия, че орешь?!

В отличие от меня сержант Ершов распознает голоса моментально.

– Сладков!!! Я тебе дам демократию!!! Бегом строиться!!! Веселее, псамое, строиться!

Ну… Уж этот голос я узнаю из тысячи!

Название полотна: «После выборов». Вверху – штурм прилавка чипка, внизу – подготовка ко сну в зрительном зале

А наутро по всему училищу расклеивают стенгазеты. Срочная информация, факты, комментарии. Лучшим батальоном объявляется тот, что о́тдал свои голоса самым первым. Худшим тот, что последним. Лучшая рота. Взвод. Отделение. Первый проголосовавший курсант – герой месяца. Последний – чуть ли не предатель Родины. На фотографиях – искаженные давкой лица лидеров. В санчасти – пятнадцать раненых, простите, пострадавших при штурме. Ерунда… Троих со сложными переломами отправляют в окружной госпиталь. Ничего, до следующих выборов заживет. Демократия, вперед! Побеждает сильнейший!