Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Создавалось очень нездоровое впечатление, что Кряжимский собрался звать меня замуж.
Шутка.
Но было похоже.
Помолчав, наверное для пущего эффекта, Сергей Иванович продолжил:
— Ольга Юрьевна, я давно уже хотел с вами серьезно поговорить!
Заход был тот еще, многообещающий. Поэтому я быстренько вспомнила, все ли у меня нормально на лице и в настроении ли я. Я соображала, продолжая по-доброму и с интересом смотреть на Сергея Ивановича.
Вряд ли он предложит мне выйти за него замуж, думала я, это было бы таким идиотским перебором, что даже Маринка мне бы не поверила. А что еще тогда может быть?
Еще Сергей Иванович может попросить премию. С этим у нас, слава богу, без проблем. Для него, я имею в виду. В разумных пределах.
Еще что?
Еще он может мне предложить безразмерный цикл статей об истории Тарасова, которые пишет вот уже который год. Кажется, сочинять сию летопись он начал еще до нашего с ним знакомства.
Если верить некоторым высказываниям Сергея Ивановича, то уже до нашей встречи рукопись по истории Тарасова составляла приблизительно страниц восемьсот.
Хм, восемьсот страниц — это называется серией статей? Не знаю, конечно, но подискутирую на эту тему с удовольствием. Однако без положительного результата, сразу предупреждаю.
— Так, я слушаю вас, Сергей Иванович, — напомнила я Кряжимскому, видя, что он замолчал, или собирается с мыслями, или, напротив, старается не мешать думать мне. Неужели мыслительный процесс так ясно отпечатывается на моем лице, даже когда я стараюсь выглядеть простой и доброй начальницей?
Безобразие какое!
— Ольга Юрьевна! — Кряжимский почему-то неожиданно разволновался, да так здорово, что я испугалась и вернулась к первой версии про замужество, как бы глупо это ни звучало. А иначе какого черта ему так пугаться, ведь он еще ничего и не сказал?!
— Ольга Юрьевна! — в четвертый раз повторил Сергей Иванович и снова взмахнул своими очками. — Через неделю исполнится ровно сорок лет эпохальной выставке наших российских пейзажистов объединения «Лесостепь», которая произошла в Париже еще при генерале де Голле!
Вот тут-то, услышав сие, я и вздохнула тяжко и с грустью. Мне все стало ясно. У всех у нас есть свои маленькие слабости. Вот и у Сергея Ивановича тоже была такая большущая маленькая слабость — живопись.
— Вы принесли статью? — упавшим голосом спросила я, догадываясь, что ее объем будет не меньше чем на разворот. — Давайте ее в номер… Только постарайтесь не в ущерб основной линии газеты. Ладно?
Я постаралась смириться со скучной мыслью, что следующий номер будет похож на… точнее, ни на что не похож, но тут Сергей Иванович удивил меня еще разок.
— Нет, статью я не написал, — обескураживающе заявил он и добавил ну уж абсолютно полную ересь: — Ее напишете вы!
Я промолчала, подумав, что происходит что-то не то. С какой радости я должна писать статью про живопись степных пейзажистов, если я об этом знаю реально меньше Сергея Ивановича? А говоря метафорично: ни уха ни рыла. Но это, конечно же, метафора, вы меня понимаете.
Или Кряжимский решил срочно повысить мой культурный уровень?
А тогда почему я об этом ничего не знаю? А если я не согласна?!
В смысле, не согласна, что со мною поступают вот так вот, без предупреждения!
— Я предлагаю вам, Оленька, возглавить наш общий визит к одному достойнейшему человеку. Последнему, так сказать, из великих, к последнему из могикан нашей отечественной живописи! — наконец-то конкретизировал свое «брачное» предложение Кряжимский. — Последний, кто остался в живых в России из участников той выставки, — это Федор Аполлинарьевич Траубе! Знаете такого? Это — корифей!
Сергей Иванович настолько разволновался и вдохновился, что ожидал услышать от меня «Да!» и тут же продолжить заготовленную заранее хвалебную речь этому Т… Траубе, так что, когда я выдохнула честное «Нет», он просто растерялся.
— Совсем не знаете? — упавшим голосом спросил он и, склонив голову набок, внимательно взглянул на меня, ища в моих глазах затаенную усмешку. Усмешки не было, потому что я действительно не знала ничего ни про Траубе, ни про наших пейзажистов в Париже. Если честно, я вообще думала, что во времена де Голля за границу от нас пускали только солдат и шпионов. Ну и дипломатов еще, конечно.
Через полчаса Сергей Иванович, счастливо улыбаясь, вышел из моего кабинета, оставив меня в полной прострации и расслабухе, но согласившейся ехать завтра за интервью. И не только за ним, но и за картинами тоже. Он предварительно уже договорился со старым могиканином, что три наиболее интересные картины из его коллекции будут выставлены в центральном офисе «Финком-банка» под патронажем газеты «Свидетель»!
— Зачем банку картины про степь? — удивленно спросила я у Кряжимского, стараясь хоть немного разобраться в происходящем. Спросила, разумеется, еще до того как он ушел. Ну, я думаю, вы меня поняли. — Они решили выставить картины на аукцион?
— Да нет же, Ольга Юрьевна, — набравшись бесконечного терпения, проговорил Сергей Иванович. — Каждый уважающий себя банк имеет коллекцию живописи и скульптуры. Это считается хорошим тоном. И неплохим вложением капитала. Кроме того, регулярно устраиваются небольшие выставки для обновления постоянной экспозиции. Вот, например, у президента «Финком-банка» в холле всегда висит несколько картин, также и в конференц-зале, в кабинетах старших менеджеров…
— Это во всех банках такая практика? — спросила я, хмурясь и наклоняя голову над столом. Тема, затронутая Сергеем Ивановичем, была весьма интересной, но только потенциально, увы. Однако разговор я должна была поддержать, чем и занялась, как вы видите. Он же ради моего образования старался.
— Не во всех, наверное, у каждого банка свой стиль выпендрежа, — не меняя серьезного тона, сказал Сергей Иванович, — в данном конкретном случае мы говорим про «Финком-банк», если вы помните.
— Я помню, — вздохнула я.
— Ну вот, — продолжил Кряжимский, — я переговорил с вице-президентом, он дал мне соответствующее письмо к Федору Аполлинарьевичу, — с этими словами Сергей Иванович аккуратно положил передо мною на стол красиво пропечатанный лист бумаги в прозрачной папке. На этом листе жирно выделялись логотип банка вверху и длиннющая, замысловатая подпись внизу.
Я без особой заинтересованности посмотрела на эту официальную бумагу и положила ее слева от себя.
Поразительны дела твои, господи! Если уж Кряжимский вплотную решил заняться менеджментом, значит, в мире произошли серьезные изменения. А я их, кажется, и не заметила.
В результате беседы с Кряжимским я узнала много интересного. Например, то, что дома у художника Траубе находится довольно неплохая коллекция живописи отечественного авангарда и пейзажа. Еще я узнала, что Траубе вдовец, у него трое детей, сколько-то там внуков, две кошки и много кисточек, которыми он работает и которыми он не работает. Живопись у Траубе коллекционируется как-то сама — друзья дарят, например, а кисточки он целенаправленно собирает много лет и очень гордится своим собранием…