Он вновь качает головой.

– Его не разыскивали. Я тебе говорил, никто даже не заметил исчезновения. – Видно, что Самсон своего решения не переменит. – Он хотел бы упокоиться в океане. Это был его дом, причем единственный.

Минуту-другую мы оба молчим, обдумывая случившееся.

Вряд ли в этой ситуации я что-то решаю. Но и находиться здесь я больше не могу.

Самсон встает и скрывается за дюной. Сидеть в одиночестве рядом с человеческими останками я не намерена, так что иду за ним.

Он замирает в паре футов от кромки воды. Сцепляет ладони за головой. Сейчас явно нужно побыть одному и спокойно все осмыслить. Я молча хожу туда-сюда по пляжу, разрываясь на части между желанием поступить правильно и оставить это решение на совести Самсона. Это ведь он дружил с Рейком, а я его совсем не знала.

В конце концов я не выдерживаю и нарушаю тишину:

– Самсон?

Не оборачиваясь, он твердо произносит:

– Бейя, садись в гольф-кар и поезжай домой.

– Без тебя?

Он кивает, по-прежнему глядя на океан.

– Увидимся позже.

– Я не брошу тебя одного! Как ты пойдешь один по такой темноте?

Наконец Самсон поворачивается – и теперь это совсем другой человек. Он подходит и обхватывает ладонями мое лицо.

– Прошу тебя, уезжай. Я должен сделать это один.

В его голосе – боль. Я такой боли никогда не испытывала.

По идее, я должна была ощутить ее, когда обнаружила дома труп матери. Но тогда внутри у меня было пусто и холодно.

Я киваю, и с губ срывается шепот:

– Хорошо.

Впервые в жизни я чувствую острое желание обнять человека. Только не хочу, чтобы наше первое объятие было связано с таким странным и неловким моментом.

Сажусь в гольф-кар.

– Забери с собой Пи Джея, – говорит Самсон.

Он поднимается на дюну и приводит моего пса, сажает его на пассажирское сиденье гольф-кара, потом хватается руками за верхнюю перекладину и произносит ровным, лишенным эмоций голосом:

– Со мной все будет хорошо, Бейя. Скоро увидимся.

Отталкивается от гольф-кара и уходит прочь, за дюны.

Я еду домой, оставляя Самсона наедине с тем, что так и останется для меня тайной. Он вряд ли когда-нибудь о ней заговорит и уж точно не будет мне ничего объяснять.

18

Конечно, я очень волнуюсь за Самсона. Но чем дольше я сижу и жду его, тем больше к волнению примешивается гнев.

Неправильно с его стороны было просить меня уехать. И все же по его взгляду я поняла, что бросить останки Рейка в океан для него куда важнее, чем для меня – сообщить полиции о найденном трупе.

На своем веку я чего только не видела. Честно, я не слабонервная: мне вовсе не страшно смотреть, как кто-то откапывает кости и уносит их в море. Уж не знаю, как это меня характеризует. Или Самсона, если на то пошло.

Да, я на него зла, но при этом очень волнуюсь. От нервов крутит живот. Я приехала домой почти четыре часа назад: пыталась коротать время за принятием душа, ужином и пустой болтовней с отцом и Аланой, однако в мыслях по-прежнему была там, за дюнами, с Самсоном.

Теперь я сижу у костра и не свожу глаз с его пустого дома. Жду.

– А где Самсон? – спрашивает Сара.

Отличный вопрос.

– Опять кому-то помогает. Скоро вернется.

Делаю глоток воды – хочется вымыть рот, очистить его от лжи. А еще хочется рассказать Саре правду… Нельзя. Да и как это прозвучит? Знаешь, Сара, мы на пляже человечьи кости нашли, Самсон сейчас откапывает их и относит в океан?!

Пожалуй, ей новость такого масштаба не по зубам.

– Расскажи про ваш первый поцелуй! Как это было? – просит она.

Я смотрю на нее и вижу надежду в сияющем взгляде. Саре наверняка хотелось бы иметь сестру поразговорчивей – чтобы сплетничать всю ночь напролет, расчесывая друг дружке волосы. Мне искренне жаль, что такой сестры у нее нет. У нее есть я – унылая Бейя.

– Это было… ну, безрадостно.

– Что? Почему?!

– Не в том смысле, что он плохо целуется. Наоборот, классно. Просто Самсон… такой серьезный. Постоянно. И я тоже. Таким угрюмым людям, как мы, сложновато уйти в отрыв. – Я вздыхаю и откидываю голову на спинку шезлонга. – Иногда мне хочется быть больше похожей на тебя.

Сара смеется.

– Если бы ты была похожа на меня, Самсон не положил бы на тебя глаз!

Эти слова вызывают у меня улыбку. Может, она и права. Люди должны подходить друг другу. Мне бы не подошел Маркус, а ей – Самсон.

Хотелось бы, чтобы мы подходили друг другу не только летом, но и осенью, и зимой.

Сара радостно вскидывает руки: из беспроводной колонки доносится какая-то новая песня. Никогда ее не слышала.

– Обожаю эту песню!

Сара вскакивает и начинает танцевать. Маркус тут же присоединяется к ней. Это вовсе не медляк – они прыгают, вертятся на месте, словом, отжигают на полную катушку.

Вот песня закончилась, и Сара без сил падает на стул. Затем тянется за торчащей из песка бутылкой спиртного.

– Вот, попробуй, – говорит она мне. – С алкоголем веселее!

Я подношу бутылку к губам и делаю вид, что пью. По-настоящему не глотаю – уж лучше останусь распоследней занудой, чем превращусь в мать. Впрочем, ради Сары можно немного и попритворяться. Я сегодня и так угрюмей обычного, а если еще и от выпивки откажусь, ее, глядишь, начнет мучить совесть. Возвращая бутылку, замечаю, что сзади к нам кто-то подходит.

Ну наконец-то! Четыре часа пропадал!

По дороге к своему дому Самсон так или иначе вынужден был пройти мимо нас. Он весь в песке и выглядит уставшим. Когда наши взгляды встречаются, он даже делает виноватое лицо. И тут же отводит глаза. Потом, уже пройдя мимо, разворачивается, кивком указывает мне на свой дом и исчезает в темноте.

– Он тебя поманил, – говорит Сара.

Не двигаюсь с места – не хочу, чтобы все решили, будто я только его и ждала.

– Я не собачка.

– Вы поссорились?

– Нет.

– Тогда иди! Мне вот нравится, когда Маркус меня подманивает. Это всегда означает что-то хорошее. – Она смотрит на Маркуса. – Ну-ка, помани меня!

Маркус один раз кивает, а Сара тут же вскакивает со стула, подходит и эффектно падает ему на колени. Стул опрокидывается, и они вдвоем плюхаются на песок, да так удачно, что у Маркуса даже пиво из бутылки не выплескивается.

Оставляю их наедине и иду к дому Самсона. Из уличного