Я с подозрением смотрю на Волкова и качаю головой:

— В твоей жизни все так приземленно и просто?

— А зачем усложнять?

— Вообще-то, пророчества ведьмы сбываются, надо только суметь их растолковать.

— Обычная старуха, больная и одинокая. Мне ее очень жалко. Не стоит натягивать сову на глобус — так бредни любого шарлатана можно в религию вознести.

— Волков, иногда ты ведешь себя как столетний дед и слишком давишь авторитетом, — сокрушаюсь я.

Он улавливает мою досаду и примирительно улыбается:

— Эй, мы же собираемся искать твою поляну. Значит, я прямо сейчас работаю над собой!

Его улыбка настолько прекрасна, что я застываю и целый миг не могу сделать вдох.

Ваня сегодня по-настоящему пугает: он убрал шипы и извечную настороженность, признает ошибки, мило краснеет, внимательно меня слушает и чересчур пристально разглядывает, замедляет шаг, если я отстаю, аккуратно придерживает под локоть, завидев впереди злосчастный кусок арматуры…

Я рискую сойти с ума. Он нравится мне все больше и больше — как друг, как человек, как парень, и эта внезапно зародившаяся привязанность изрядно смахивает на зависимость. А я даже не догадываюсь, что он на самом деле обо мне думает.

Кисло усмехаюсь, отдергиваю руку и прячу пылающее лицо за широкими полями шляпы.

Палисадники крайних домов расступаются, впереди пролегает мерцающая ослепительным золотом гладь большой воды. Волков опускает на нос очки, нахлобучивает на макушку серую панаму с веселой надписью «Я проблема», сворачивает к дому ведьмы, и я вслед за ним упорно продираюсь через кусты. В их густых зарослях обнаруживается потайной спуск к берегу, а на нем — готовая отчалить лодка, примотанная веревкой к покосившемуся остову старого пирса.

— Это ты спустил ее на воду? — я по-настоящему поражена, и Волков кивает:

— Ага. Всю ночь размышлял над твоим рассказом и пришел к выводу: чем черт не шутит… А тут такое совпадение: старушка, как только меня увидела, начала настойчиво приговаривать, что у нее лодка есть. В общем, все как-то само собой и сложилось… — он явно смущается, выковыривает носком кеда утопленную в песок ракушку, поудобнее перехватывает рюкзак, и в моем солнечном сплетении что-то снова разбухает, теплеет и восторженно трепещет.

Волков думал обо мне… И делает это ради меня! Кажется, я прямо сейчас словлю глубокий обморок.

— Но я… Забыла точные координаты, — я едва шевелю пересохшими губами и, должно быть, выгляжу тупо, потому что признаюсь, что в тот страшный шторм плыла наугад.

— Я поспрашивал у матери, о какой локации может идти речь, и она подсказала, что на той стороне есть маленькое озеро, где до революции любил отдыхать местный барин. Она там никогда не бывала, но слухи отлично помнит. Попробуем сплавать туда.

Ваня подает мне руку, крепко сжимает пальцы и помогает перешагнуть невысокий бортик. Отвязывает и сматывает веревку, садится напротив и берется за весла.

Под белой тканью его футболки напрягаются и расслабляются мышцы, клятва никогда не забывать при каждом движении приковывает взгляд, и дыхание сбивается с ритма. Очень скоро мы оказываемся на значительном отдалении от цивилизации, и тишина становится мучительной пыткой. Мне некомфортно глядеть на себя в черноте отражения, и Волков, словно прочитав мои мысли, снимает очки и просовывает дужку за ворот.

— Как ты подружилась с Рюминым? — он прерывает молчание и снова пялится — то на губы, то на грудь, то выискивая за темными стеклами мои глаза.

— Мы числились в одной группе в детском саду. Дома тогда был грандиозный ремонт, и меня целый год туда водили. Наши с Илюхой отцы были корешами, и мы продолжили семейную традицию. Правда, они-то мечтали, что их сын и дочка когда-нибудь поженятся.

Я затыкаюсь и с содроганием жду вопросов про Рюмина, про меня, про ребят и про Ингу, но Волков принял правила игры и их не задает.

Солнце нещадно печет, волосы треплет горячий ветер, но от воды веет ледяной гибельной прохладой. Мы сейчас в самом центре умиротворенной стихии — без берегов, без прошлого и будущего, без дна…

Но Волков — здесь, прямо передо мной, и он не позволит мне уйти на глубину.

— Что ты на самом деле думаешь про Сосновое? — выпаливаю, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, и он надолго задумывается.

— Честно? Я много где побывал, но все это была Москва или ближайшие окрестности. А когда очутился тут, словил приступ клаустрофобии. Этот поселок намного меньше любого спального микрорайона — здесь негде спрятаться, нечем заняться и все на виду. И я, пожалуй, просекаю, зачем тебе вера в чудеса — чтобы не свихнуться, поневоле начинаешь придумывать собственные миры. И еще именно здесь я осознал одну пугающую и в то же время мотивирующую истину: мы везде остаемся собой, а от себя нельзя сбежать. И разобраться в себе нам помогают не деньги или вещи, а люди. И случайных людей не бывает. Вот так…

Волков пристально на меня смотрит, и я опускаю глаза.

Отец говорил, что наша главная цель — приумножать материальные блага. Именно они дают власть и счастье, и позволяют ни от кого не зависеть. Он был не прав. И я была не права.

Лодка неумолимо приближается к пологому, поросшему соснами берегу, и сердце то замирает, то заходится от волнения. Случайные встречи и вправду не случайны… Если мы отыщем полумифическую поляну, и я почувствую на ней тот же чистый, детский восторг, Волков навсегда останется для меня самым важным человеком во вселенной.

* * *

Глава 32

В тринадцать лет я пылко влюбилась в корейского айдола — упросила Илюху поехать со мной в специализированный магазин в Задонске, заклеила постерами стену у кровати и заставила акриловыми фигурками все книжные полки. Я как одержимая мечтала о встрече, и однажды мне приснилось, что он вошел в мою комнату и сел на мой стул. Заговорил со мной на чистейшем русском и признался, что тоже любит. Я была ошарашена и счастлива настолько, что хотелось плакать.

А сейчас я кошусь на сосредоточенного Волкова и ловлю стойкое дежавю — он пробуждает во мне ровно те же эмоции. Протираю очки и снова водружаю их на нос, прикрываю колени подолом сарафана, но наваждение не исчезает.

Крыши далекого поселка горят на солнце, с этой точки пространства он напоминает россыпь детских игрушек — маленькую ничтожную горку кубиков и деталей от лего.